|
Это она привила Мириам любовь к музыке – тромбонам, виолам... да, к своей любимой виоле да гамба. Кроме игры на всевозможных музыкальных инструментах Мириам учили пению, а также читать и разговаривать на многих человеческих языках, столь многих, что она даже счет им потеряла. Языки древнего мира были настоящими произведениями искусства, особенно ей нравились шумерский и египетский. Их вытеснили греческий с его высокомерными глаголами и латинский с его строгими, несколько грубоватыми конструкциями. Английский стал для нее языком общения. Из всех современных языков Мириам больше всего нравилось говорить на французском и мандаринском наречии китайского. К сожалению, ей так и не удалось выучить тайский, так что теперь Мириам чувствовала себя не в своей тарелке.
– Пошевеливайся, тупая тварь, – прорычала она вознице по-английски. Он прибавил хода. Такая интонация была понятна на любом языке. Повозка стремительно двигалась между храмами, отовсюду веяло очарованием древности. Для ее сородичей это место тоже было священным: здесь они встречались в минувшие тысячелетия, десять тысяч лет назад, пятнадцать тысяч... когда мир был игрушкой в их руках, а человек – бессловесной разновидностью скота. Вот какие тротуары оставили Властители – после стольких лет все еще в идеальном состоянии. Видно, нас прокляли звезды, что мы превратились в собственном мире в бродяг, изгоев. Дайте мне опиума, хоть одну затяжку! Дайте мне забыться... Мириам нащупала на дне новой сумочки золоченый ключ, который позволит ей войти в подвал «Лунной дороги». Сумочку фирмы «Гуччи» она купила в местном магазине за 2500 бат. Роскошная вещица! Ей вовсе не нужна была еще одна сумка, но Мириам обожала делать покупки и не смогла противиться соблазну. Все без исключения Властители любили хорошо выделанную кожу, а телячья кожа так напоминала человеческую, изделиями из которой можно было пользоваться только дома. Вдруг внимательный глаз заметит остатки татуировки или родинку на перчатках или корешке записной книжки? Лично она никогда не носила изделия из человеческой кожи. Пусть людишки служат для ее племени всего лишь добычей, но все-таки они разумные существа, у них есть какие-то чувства, и это нужно уважать. Хотя их шкуры можно великолепно выделать – особенно кусочки с гладкой спины или ягодиц. Возница совсем сгорбился, словно инстинктивно пытаясь отдалиться от нее. Прыгнуть на него сзади? Она оседлает его, как жеребца, он примется визжать и брыкаться, то-то будет потеха. Рикша свернул на узкую улочку, не шире коридора, очень тихую. Мириам снова сунула в рот сигарету и закурила. У древнего храма Уатчиангман, чью крышу поддерживали с четырех сторон света четыре золоченых слона, повозка остановилась. В подвале здания располагалось древнее святилище Властителей, основанное еще до того, как Сиддхартха стал Буддой, даже до его рождения. – Стой, – приказала Мириам. – Жди. Возница, скосив на нее один глаз, едва заметно кивнул. Она знала, что среди суеверных тайцев, боявшихся привидений, этот храм пользовался дурной репутацией. Постукивая каблучками по мокрым камням мостовой, Мириам прошла несколько шагов до его дверей и переступила порог пагоды. Внутри оказалось удивительно тихо. Пахло сандаловым деревом и дымом – это чадила единственная железная лампа, подвешенная к потолочной балке, освещая огромного Будду, который сидел, откинувшись назад, посреди украшенного зала. Она отдала дань уважения Будде: сомкнула ладони и поклонилась. Если бы соплеменники видели это! Мириам нащупала хитроумно спрятанный паз, мягко надавила три раза, заставив работать скрытый механизм, который тихо щелкнул. Надо же, дверь открылась бы от одного простого толчка! В Америке или Европе нет места подобной беспечности. Крутые ступени вели вниз. Разумеется, она не нуждалась ни в каком освещении, ее племя относилось к ночному биологическому виду. |
