Вяткин тем временем заново уместил руку на Вариной коленке.

— Или взять вашу профессию, земледельческую. Тут вообще, как я понимаю, без душевного влечения, без любви — дня не проработаешь. Но профессия нужнейшая! Агроном! Это, Варенька, гордо на Руси звучит. Как учитель, как врач. Это в одном ряду. А можете вы представить, чтобы хороший врач больных не любил? Или учителя, который детей ненавидит? Вот и истинный агроном, я полагаю, живёт думой о земле, любовью к земле и только тогда счастлив. Разве я не прав, Павел Данилович?

— Ещё бы не правы. Земля — кормилица, она ласки требует, заботы. — Пашута подумал, что будет забавно, если и он положит руку на свободную Варину коленку. Так у них разговор ещё откровеннее пойдёт. Но он этого не сделал. Ему стало скучно. Любовь его на эту минуту остыла, и ему хотелось лишь узнать у Вареньки, что с ними всеми будет дальше, а потом пойти, завалиться на свой топчан и лежать до утра, разглядывая чёрные силуэты на стенах.

Варенькина юная душа чутко уловила перепад в его настроении. Она потянулась, зевнула бесстыдно, небрежно сняла аспирантову руку с колена.

— Ой, товарищи дорогие, меня папочка с мамочкой заждались… Ругать будут! Пойду я, спокойной вам ночи! Павел Данилович, позвоните завтра, пожалуйста. — И сказала номер телефона. — Запомните?

— Запомню.

Она так неудержимо рванулась с лавочки, что мужчины только и успели слегка привскочить, а уж топоток её туфелек растаял в вечернем воздухе.

— Закурим по последней? — предложил Пашута.

— Я не курю, но давайте. — Вяткин блаженно откинулся на скамейке. — Вы, извиняюсь, давно с Варенькой знакомы?

— У меня на руках выросла, стрекоза.

— А я только неделю как её встретил… Но вам откроюсь. Я человек холостой, одинокий. Были разные варианты, не без того… Но сейчас впервые чувствую — это то самое, это она. Прелестная девушка! А, Павел Данилович? Скромная, тактичная. Собой хороша. На меня прямо наваждение нашло… Я вам по-товарищески. Если бы вы к нам не подошли, я бы сегодня ей всё сказал. Я на ней женюсь, Павел Данилович, честное слово. Есть обстоятельства, которые заставляют спешить. Да и что толку волынку тянуть! Мне тридцать лет. В этом вопросе, сколько ни медли, не угадаешь. Потом всё выяснится. Главное, она ничуть не похожа на этих современных вертушек с куриными мозгами. Она откуда-то из другого времени. Сама женственность… Вы не удивляетесь, что я вам так откровенно? Вы её лучше меня знаете. Вы одобряете мой выбор? Только ответьте без затей. Как бы вы брату сказали. Очень меня этим обяжете.

— Да чего ж тут, конечно, надо жениться, коли охота есть.

Пашуту успокаивало горячечное словоизвержение, коему, видимо, был подвержен Вяткин. Нет, это не для Вареньки. Это ей быстро прискучит.

— Одно меня смущает, — Вяткин задумался. — Разница в возрасте всё-таки ощутимая. Она совсем девочка. Такой восторженный, наивный ребёнок. Жизнь для неё сплошной праздник. О её грустных сторонах она, кажется, и понятия не имеет. Боюсь, и меня слегка идеализирует. Десять лет между нами, десять лет. Много это или мало?

— Со временем разница сотрётся, — утешил Пашута. — Когда ей стукнет пятьдесят, вы ей таким огурчиком покажетесь…

Он позвонил утром около одиннадцати.