Суровец проводил ее к пню, оставшемуся от березы, на котором сделал когда-то затес со своим родовым знаком. Углянка походила вокруг, потом знаком велела подать курицу и взялась за нож на поясе. Положив хлопающую крыльями птицу на пень, Углянка ловко отрезала ей голову, обрызгала кровью землю вокруг, закрыла глаза и принялась бормотать. Народ к тому времени уже отодвинулся подальше, так, чтобы только видеть происходящее: никому не хотелось оказаться рядом, когда на запах свежей крови слетятся призываемые духи.

Не открывая глаз, Углянка разговаривала с кем-то, умолкала, слушая ответы, слегка кланялась, словно упрашивая, хмурилась, спорила, убеждала… Потом сделала знак, отсылающий неведомых собеседников и затворяющий за ними дверь Нави. Потом подняла веки, но так и осталась сидеть на поваленном бревне, опираясь подбородком о сложенные ладони и в задумчивости глядя куда-то в полупрозрачную зелень весеннего леса.

– Ну, что там? – Суровец первым решился приблизиться.

За ним шел Красинег, отставая на пару шагов, все с тем же топором в руке.

– Пришли ко мне духи берез, но говорить не захотели. – Не глядя на мужчин, Углянка качнула головой. – Сказали… они мертвы, а у меня нет власти с мертвых ответа спрашивать.

– У кого же есть? – воскликнул Красинег.

– Спросила я об этом, и сказали мне духи берез: есть здесь человек посильнее меня, и ему дана власть с мертвыми говорить. Только перед ним и позволено им ответ держать.

– Посильнее? – Оба старейшины в недоумении переглянулись. – Это кто же?

Жертвы за свои роды и волости приносили они сами, а иных волхвов, кроме Угляны, тут не водилось со времен давно сгинувшего Паморока.

– Недавно этот человек появился.

– Недавно? Кто таков?

– Я не знаю. Не открыли мне имени его духи берез. Обещали только, что сам скажется, как время придет.

– Но мы столько ждать не можем! – бросил Суровец, раздосадованный тем, что средство, на которое так надеялись, почти ничего не дало. – Нам без этого хлеба жить нечем будет, детей кормить.

– Моим тоже хлеб нужен, – хмурясь, отозвался Красинег. – Коли так, давай старейшин собирать, послушаем, что люди скажут.

– И без того на днях соберутся, Ярила Молодой уже на пороге.

– Вот пусть и рассудят нас с тобой. От пней толку мало, может, поумнее кто найдется.

Новости скоро стали известны жителям всей округе. Наступал Ярила Молодой, весенний праздник, после которого зима окончательно уступает место лету. Старики и молодежь съезжались к Овсеневой горе, и в избах Заломичей полным-полно набилось гостей, главным образом дальних родичей. Теперь все в увлечении обсуждали дело, вспоминали схожие случаи, перечисляли роды, сгинувшие после подобных распрей. Даже песни пели о том, как спорную жарынь засевали не рожью и просом, а костьми человеческими, не дождем поливали, а горячей кровью, не жито изобильное взошло на ней, а горе-злосчастие, и не с девами красными добры молодцы свадьбы справили, а с Мареной, Черной Невестой. Бабки и тетки уже принялись понемногу причитать над девушками: куда их девать, кому отдавать, если рассорятся сейчас Хотиловичи с Леденичами? Весь порядок обмена невестами на Сеже будет нарушен.

– Наши девки без женихов не останутся! – уверяла Муравица, бойкая и решительная баба. – Наши девки дороги, только свистнем, и женихов налетит, что мурашей.