|
Бывший сержант Булыжник наблюдал за его манипуляциями с кривой усмешкой. – Ну что, так и будем стоять? Или все-таки пойдем пропустим по кружечке? – наконец выдавил из себя Кремень. Булыжник рассмеялся: – Когда это сержант-ветеран отказывался от доброго пойла? Таверна “Рыбий коготь” ничем не отличалась от таких же таверн, частой сетью облепивших порты и рыночные площади, – закопченный потолок, длинные столы с лавками вдоль стен, очаг с вертелом и короткая стойка для тех, кто зашел лишь пропустить стаканчик-другой. Только она была немного почище, лавки и столы были покрыты кое-какой резьбой, а стоявшие на стойке стаканы и кружки выглядели (в отличие от большинства таких же заведений, где подобные предметы использовались до тех пор, пока не протирались до дыр) почти новыми. Два ветерана уселись у дальней стены. Не успели они опустить на лавки спои сухопарые зады, как у стойки возникла упитанная служанка с симпатичными ямочками на щеках: – Что пожелают господа сержанты? Булыжник довольно хмыкнул: – Где ты так научилась разбираться в воинских званиях, красавица? Та польщено хмыкнула: – Тоже мне наука. Да в наш порт каждый год приходят маршевые команды уволенных из Корпуса. Да и хозяин наш тоже из ваших. Так что здесь любому ветерану всегда ставят одну бесплатную кружку солодового хмеля. Тут Булыжник с размаху засветил себе ладонью по лбу: – О темная Магр, мне же рассказывали о таверне старого Пагрима. Так ведь зовут вашего хозяина? – Ну да. – Служанка кивнула. – В таком случае, красавица, живо зови своего хозяина. Скажи ему, что с ним хочет выпить ветеран с Багровой эскадры. По-видимому, это название что-то сказало служанке, потому что она тихо ойкнула и тут же исчезла, оставив витать над столом нежный запах лавандового масла. Как видно, она была изрядной чистюлей и тратила не такое уж и большое жалованье на благовония. Кремень хмыкнул. Да-а-а, за те пять лет, что он провел в рядах Корпуса, жизнь на гражданке изрядно переменилась. Если уже и простые служанки могут себе позволить покупать благовония, то сколько добра можно снять с тех, кто побогаче… Но эта мысль прошла как-то краем, просто по инерции, не вызвав ни малейшего желания действовать. Если народец так оброс жирком, значит, популяцию шакалов, каким и он сам был раньше, изрядно проредили. По правде говоря, пять лет назад он запродался (как он тогда считал) корпусному вербовщику именно из-за того, что “волкодавы” стратигария уже дышали ему в спину. От некогда лихой банды, заставлявшей отстегивать дань даже самые большие караваны, следовавшие по Пензалийской дороге, остались лишь жалкие ошметки – все ближайшие соратники либо были в колодках, либо украшали собою придорожные дубы, а он метался между Пензалой и Роулом, мучительно ища щель, в которую можно было бы забиться… – Значит, это ты с Багровой эскадры, сынок? Кремень отряхнул воспоминания и повернул голову на голос. К их столу неторопливо подошел мужик, одетый в поношенную, но чисто выстиранную и выглаженную деревянным катком тунику, на которой, к их удивлению, красовался почти новый сержантский шеврон. Кремень удивленно присвистнул: – Тебя наградили правом носить шеврон? Мужик усмехнулся: – Нас всех наградили таким правом… всех, кто выжил тогда… Кремень замер. Он слышал только об одном случае, когда всех выживших… и мертвых занесли в списки Корпуса “навечно”, что автоматически давало право носить знаки различия Корпуса и после увольнения из его рядов. Впрочем, на тех, кто был занесен в списки Корпуса навечно, понятие “увольнение из рядов” не распространялось. |
