— Ты все еще любишь его!

— Если уважать Маркало и его честолюбивые устремления означает любить его, то да, люблю. И ты тоже.

Их взгляды встретились.

— Тебе совершенно ни к чему разыгрывать сцены ревности. А что касается Маркало… Слишком многие его заветные желания зависят от тебя, так что ему ничего не останется, кроме как держать ревность при себе.

— Если бы он знал Садью, как я, у него было бы одно заветное желание: удержать ее, — ответил Эйдриан, опустив взгляд.

Взрыв смеха едва не заставил его подскочить в седле.

— Слова не мужа, но мальчика, — продолжая смеяться, заявила певица. — Скажи мне, Эйдриан Будабрас, который собирается править всем миром, ты готов отказаться от своих планов и отречься от престола, если я об этом попрошу, пообещав, что в ответ буду любить тебя и исполнять все твои желания?

Молодой король, не зная, что сказать, молча смотрел на нее.

— Ну? Готов или нет?

И снова, не получив ответа, Садья ответила за него:

— Конечно же нет! Множество мужчин оказываются в ловушке сиюминутных желаний, лишаясь тем самым возможности смотреть вперед, видеть открывающийся перед ними путь. Однако ни ты, ни Маркало Де'Уннеро к числу столь недальновидных людей не относитесь. Да, Маркало придет в ярость, когда узнает, что я теперь с тобой, но, во-первых, он уже давно догадывался об этом, а во-вторых, возникшая напряженность не будет угрожать вашим великим целям и задачам. По крайней мере, я на это надеюсь.

Эйдриан промолчал и на этот раз. Пришпорив скакуна, он направился к западным воротам, откуда уже доносились приветственные крики; это действовало на него успокаивающе и помогало отвлечься от тревожных раздумий.

Лозан Дайк был не первым эльфом, которого видели тогайру, и все же, следуя за своими сопровождающими по улицам Дариан-Дариалла, он постоянно ловил на себе пристальные взгляды.

Эльф вошел в огромное здание с множеством коридоров, отделанных со вкусом, но без кричащей роскоши, хотя последнее, по слухам, было принято у большинства правителей-людей. По стенам коридоров висели гобелены, перед ними стояли различные изваяния. Установленные на постаментах золоченые чаши были наполнены тем, что представляло самую большую ценность этого засушливого региона — водой. И, судя по брызгам вокруг, посетители часто подходили к чашам и с удовольствием освежались. Под потолком вдоль стен коридоров тянулись длинные окна, верхняя часть которых представляла собой витражи; проникая сквозь них, солнечные лучи образовывали на полу разноцветные блики.

В конце длинного коридора, в зале за огромными дверями, Лозан Дайк снова увидел тогайранского рейнджера, которая несколько лет назад побывала в Тимвивенне в сопровождении Тилвин Тол. Его поразило, насколько возмужала за прошедшие годы Бринн Дариель. Физически это была все та же невысокая, привлекательная молодая женщина, но в глубине карих глаз, там, где прежде светилась юношеская неискушенность, он увидел огоньки мудрости и решимости. Эльфа приятно удивило, что одета она просто и без вычурности и не прячет природную грацию и красоту за немыслимыми головными уборами и многослойными кричащими одеждами, которые, также по слухам, обычно предпочитали многие люди-правители.

Тогайранка тепло, по-дружески улыбнулась Лозанну Дайку.

— Приветствую тебя, Бринн Дариель, — сказал тот на родном языке, мало отличающемся от языка тол'алфар, который Бринн выучила за годы обучения у них.

— Хорошо, что ты здесь. Мое сердце радуется при виде старого друга.

Выждав, пока она перевела сказанное стоящему рядом с ней человеку средних лет, по-видимому советнику, Лозан Дайк заговорил снова.