— О нет, — улыбнулась королева. — Ты начал свой путь короля с великого свершения. Не поручусь за то, что твой покойный дядюшка, господин Гавэн, не приложил руку к рождению твоего прозвища, но все равно оно — истинное. Заслуженное тобой.

Король и королева, беседуя, прогуливались по открытой галерее, пронзающей верхние ярусы семи башен северного крыла Дарбионского королевского дворца. Ветер трепал волосы Эрла, завивая пряди вокруг острых зубцов его золотой короны. Волосы Литии были уложены в высокую прическу — концы длинных белых лент, эту прическу удерживающих, взлетали на волнах ветра, как легкие челноки. Пышное платье на юной королеве было тоже белым — расшитое жемчугом, оно сияло под лучами летнего солнца.

Эрл остановился. Остановилась и Лития. Король провел ладонью по волосам своей королевы, пустил между пальцами белые ленты… Он припомнил, как уговаривал Литию не возвращаться после свадьбы к брючному костюму, который он называл про себя «мальчишеским». Это удалось ему без особого труда. Хотя Лития не то чтобы прониклась его убеждениями, что подобная одежда для королевы не подходит, — она просто уступила Эрлу, своему мужу.

— Разве то, что ты прекрасна, — неправда? — спросил король.

Лития, опустив глаза, чуть покраснела.

Удивительно, как все изменилось между ними после свадьбы. Вернее, после первой брачной ночи. Будто они снова вернулись в то блаженное время, когда впервые увиделись, уже заранее зная, что предначертано им быть вместе, быть мужем и женой. Будто и не было того разрушительного вихря, с воем промчавшегося по землям Шести Королевств, разбрызгивающего струи крови и языки пламени, перевернувшего все с ног на голову и надолго разбросавшего их по разным уголкам великого Гаэлона. Как и тогда, в пору мирного правления доброго короля Ганелона Милостивого, прогуливаясь по аллеям дворцового сада, они увлеченно познавали друг друга, так и последние дни и ночи, проводимые по большей части в сумраке опочивальни, они сближались все теснее и теснее. Но теперь сближение это было другое; самое интимное, какое только может быть между мужчиной и женщиной. Новая область отношений открылась им, как открывается прячущийся в скальной расселине горный родник — и они пили из этого родника и никак не могли утолить жажды. И если Эрлу была уже знакома эта жажда и сладостное ее утоление, то для Литии познание вечной тайны, доступное кухаркам и баронессам, нищенкам и королевам, оказалось величайшим откровением, величайшим открытием. Открытием новой жизни.

Смыкая объятия с наступлением темноты и размыкая их поутру, они и днем, одетые, в присутствии других людей, сохраняли в себе очарование ночи. Все, о чем они говорили, — были они сами. Все, о чем они думали, так или иначе касалось их прошлого и их будущего. О настоящем они не размышляли. Они им жили.

В эти дни Эрл был по-настоящему счастлив. Несмотря ни на что, все сложилось так, как и должно было сложиться. Это было счастье устоявшегося покоя — то, что, наверное, испытывает путник в конце долгого пути. И ему казалось, что как-то по-другому в его отношениях с женой уже никогда не будет.

И Лития… Она была так полна своей новой жизнью, что ничего внешнего в себя впустить не желала… Да и не могла. И ей тоже казалось, что и дальше все будет так, как есть сейчас.

— Разве то, что ты прекрасна, — неправда? — снова спросил Эрл, взяв в ладони лицо Литии.

— Не мне об этом судить, — тихо ответила королева.

От резкого и громкого крика, долетевшего откуда-то снизу, она вздрогнула.