– Захарушка, – осторожно тронула его за плечо Екатерина. Тот вскинулся, пытаясь понять, в чем дело. – Захарушка, ты поди, посиди подле него в спальне, только не буди, пусть спит, сколько хочет. Потом проведешь в его покои.

День императрицы начался несколько необычно и не по правилам, но на сей раз она не проявила ни малейшего неудовольствия нарушением этих правил.

Ланской проснулся привычно в шесть и не сразу понял, где находится. А вспомнив, облился холодным потом. Постель рядом была пуста, тихо тикали массивные часы с амурчиками, рядом в кресле похрапывал Захар. Александр осторожно потянулся за своей одеждой, пытаясь сообразить, как теперь быть. Ясно, что он заснул, вместо того чтобы еще ночью выбраться из спальни и в сопровождении того же Захара уйти. Мало того, не слышал, когда проснулась императрица! О господи! Что же теперь будет?!

Но Захар спал чутко, стоило Ланскому пошевелиться, как камердинер тоже вскинулся. Глядя на молодого человека чуть лукавыми глазами, усмехнулся:

– Умаялся, сердешный? Одевайся, я тебя в твои покои отведу.

Все это тихо, чтобы не было слышно в соседней комнате. Александр быстро надел рубаху, накинул шлафрок, но только взялся за брошенный на спинку кресла мундир, как открылась дверь и в спальню вошла Екатерина. Ланского бросило в краску. Но императрица явно была в приятном расположении духа, она подошла, ласково глядя на любовника, протянула руку для поцелуя:

– Как почивали, Александр Дмитриевич?

Ланской, приникнув к белой ручке, с трудом выдавил:

– Хорошо, Ваше Величество.

– Я рада. Я тоже хорошо. – Чуть стрельнув глазами на отошедшего к дальней двери Захара, заговорщически шепотом добавила: – На вашем плече куда как удобней, чем на подушке.

От избытка чувств Ланской опустился на колено, и тогда Екатерина провела рукой так же, как тогда внуку, – по щеке и подбородку. Сердце у Александра забыло, что должно гнать кровь равномерно, оно стало биться через раз.

– Отдыхай, голубчик, после поговорим. У меня дела, – вздохнула Екатерина и отправилась вон из спальни.

Едва за ней закрылась дверь, Захар позвал:

– Пойдем, отведу.

В коридоре он стал тихо выговаривать:

– Ты ее, голубушку, люби, ей женского счастья-то мало досталось…

– Я люблю.

– Вот и люби! – строго повторил Захар. Его голос, как и весь вид, говорили о том, что если Ланской не станет любить, то камердинер лично о-го-го что с ним сделает. Александру стало смешно:

– Да не мыслю я государыню обижать, что ты!

– А я не про государыню тебе твержу! Я про Екатерину Алексеевну, про женщину! Как государыня она и без тебя обойдется, вон князь Потемкин да куча министров для того есть! А ты ее как человека люби, Саша, она золотая!

И так это проникновенно было сказано, что на глаза Ланского невольно навернулись слезы.

– Я ее как человека и люблю.

Правда, до конца в таком заверении Ланской не был уверен, конечно, в его чувство к богине примешивалась изрядная доля восхищения императрицей. Захар, видно, понял, усмехнулся:

– Да ты ее как человека-то и не знаешь. А как узнаешь, непременно полюбишь.

Так и случилось.

Захар отвел его в комнаты, где обычно жили фавориты, показал полковничий мундир:

– Твой. Негоже государыне с простыми адъютантами знаться. И вот это еще. А что будет надо, ты вон Тимохе скажи, он парень ловкий, во всем поможет.

Пачка денег, протянутая камердинером императрицы, была столь увесистой, что Ланской ахнул:

– Куда столько?!

Захар покачал головой:

– Ты отныне в золоте купаться будешь, Александр Дмитриевич, ежели, конечно, не надоешь или глупостей не наделаешь.