В те дни, когда Неутомимая была на острове, Дэнни не прерывал своей писательской работы. Ее присутствие не мешало ему. (В остальные дни он так же привык к присутствию в «писательской хижине» Героя, который спал, храпя и пукая.) Как-то, выглянув в окно, Дэнни увидел, что Неутомимая стоит возле согнутой ветром сосны. Девушка не счищала с дерева снег. Она, словно часовой, просто стояла. Рядом, естественно, застыл Герой. Ни индианка, ни пес даже не догадывались, что Дэнни наблюдает за ними. Они всматривались в залив, будто надеялись что-то разглядеть среди царившей вокруг белизны.

Естественно, Неутомимая убирала и в «писательской хижине». Тогда Дэнни прекращал работу и шел в коттедж приготовить себе чай. Обычно девушка справлялась с уборкой раньше, чем он заканчивал чаепитие.

Если не считать Энди Гранта и тех, кого Дэнни встречал в магазине и изредка — в «Таверне Ларри» и «Гавани», Неутомимая была его единственной собеседницей, единственным человеком, с кем он общался более или менее продолжительное время, пока жил на острове. Десять недель — десять встреч с индианкой. Как-то, приехав в поселок, Дэнни зашел к Энди Гранту и высказал свое восхищение усердной работой Неутомимой.

— Мы с Героем просто влюбились в нее, — признался писатель. — С ней удивительно легко общаться. Мне очень приятно, когда она приезжает на остров.

— Тебя послушать — ты почти готов на ней жениться.

Конечно, Энди пошутил, но пару минут Дэнни весьма серьезно раздумывал над его словами.

Позже, когда они с псом сидели в кабине глиссера и Дэнни уже собирался надеть на Героя шлем и завести двигатель, он спросил своего четвероногого спутника:

— Герой, а я действительно кажусь тебе одиноким? Должно быть, я немного одинок, да?

В преддверии 2004 года «политика» на кухонном холодильнике начинала все сильнее утомлять писателя. Политические проблемы и раньше вгоняли его в скуку, но только сейчас Дэнни обратил внимание, насколько тривиальными и детскими кажутся ему все эти «вопросы к Кетчуму» по сравнению с подробной и достаточно личной историей, которую он рассказывал в своем девятом романе.

Как всегда, он начал с конца повествования. Дэнни не только написал последнюю фразу романа, но и обдумал, так сказать, траекторию произведения. Это был первый роман, который он писал под своим настоящим именем — Дэниел Бачагалупо. Медленно, неспешно он двигался назад, к тому моменту, откуда, по его мнению, роман должен был начаться. Так он работал всегда: придумывал конец сюжета и двигался к началу. В результате первую главу романа Дэнни обдумывал в последнюю очередь. Когда он добирался до первой фразы, то есть когда эта фраза ложилась на бумагу, проходило года два, а то и больше. Однако к тому времени Дэнни уже знал всю историю целиком. Тогда история начинала разворачиваться, правильнее сказать, возвращалась к тому месту, откуда началась.

Как всегда, чем глубже Дэнни погружался в роман, тем интенсивнее спадали с него политические наслоения. И хотя в своих политических воззрениях писатель не юлил, он с готовностью признавался, что вообще не доверяет политике. Разве стремление стать писателем не было отчасти обусловлено его весьма субъективным восприятием мира? Сочинение романов являлось не просто делом, которое он умел делать лучше всего; это было единственное, что он по-настоящему умел в жизни. В писательстве он был мастеровым, а не теоретиком, рассказчиком, а не интеллектуалом.

Но ему крепко запомнились два последних вертолета, покидавших Сайгон; десятки тех, кто цеплялся за салазки, пытаясь улететь, и сотни отчаявшихся вьетнамцев, оставшихся во дворе покинутого американского посольства. Писатель не сомневался: нечто подобное он увидит и в репортажах из Ирака. «Тень» Вьетнама? Эта мысль выдавала его возраст, поскольку Ирак не был точным повторением Вьетнама.