– Но… – выдавила Эмили, – он же не мог…

– Не надо мне рассказывать, чего он мог, а чего не мог! – яростно обрушился на нее Маркус. – Наверно, об этом я знаю побольше твоего! И это еще не все, между прочим! Нет, он сходил в сарай и вернулся с большой кувалдой, которая нужна ему для работы. Знаешь, такой, которой забивают столбы для изгороди. Он взял мой велик – я оставил его стоять у дома – и положил его на бетонные плиты у черного хода. И разбил на металлолом. У него на это ушло немало времени. Я даже засек по часам: шесть минут двадцать секунд. Аж употел, так трудился. Но мне было плевать. Я понял, что надо делать, еще когда стоял и смотрел на него. Когда он покончил с великом, то ушел спать – замучился, бедолага. А я отнес обломки вглубь сада, как он мне велел, чтобы не путались под ногами. Потом я пошел в ванную, умылся. Поел кукурузных хлопьев. Лег спать и проспал большую часть дня.

Тут Маркус остановился и похлопал Эмили по плечу рукой в новенькой перчатке. Он указал на стоящий неподалеку киоск.

– Похоже, вы оба замерзли, – сказал он. – Пошли туда? Я раскочегарил обогреватель.

Ребята, ошеломленные, втиснулись следом за ним в крошечный киоск. Пространство было загромождено обогревателем, прилавком, шкафом и стулом, и ребята еле-еле поместились там втроем стоя. Маркус протиснулся к обогревателю и повернул ручку, а Эмили затворила дверь. Послышалось басовитое гудение, к которому вскоре добавился запах горящей пыли.

– Сейчас станет тепло, и минуты не пройдет.

Маркус взял с прилавка пачку печенья.

– Нате, угощайтесь. Садись, Эм.

Печенье пошло по кругу. Эмили села на стул, остальные на пол. Где-то с минуту они хрустели печеньем в неловком молчании, чувствуя, как в киоске мало-помалу становится все теплее. Согреваясь, Эмили принялась отчаянно дрожать, однако при этом не сводила глаз с Маркуса. Тот выглядел на удивление спокойным.

Саймон взял себе третье печенье с заварным кремом.

– Ну и как же ты добрался сюда, если твой велик был сломан? – спросил он.

– Думаю, – сказал Маркус, глядя на кусочек печенья, который держал в руке, – что папа решил, будто, если ликвидировать велик, это помешает мне уйти снова. Вот такой он простой. Я все время катался по разным местам, чтобы уйти из-под его власти, и его это всегда бесило. Может быть, этот случай самый вопиющий, но были и другие, немногим хуже. Он терпеть не может, когда меня не оказывается под рукой, если я ему нужен или когда он спит: вдруг он проснется и ему что-нибудь понадобится!

– Нет, все равно не могу поверить, что он тебя избил! – выпалила вдруг Эмили.

– Да дело даже не в этом. Дело в велике… Короче – нет, Саймон, я не буду рассказывать во всех подробностях, не волнуйся, – короче, я весь день лежал и думал о том, что собирался сделать. На следующее утро, когда папа вернулся домой, я был дома, как штык. Приготовил ему завтрак, выдал ему его газету и дождался, когда он заснет. Он принимает таблетки, чтобы вырубиться, так что, если уж он заснул, можно не волноваться.

Остальное было проще пареной репы. Главное – собрать все необходимое. Мне нужна была еда, питье, тепло и, возможно, немножко уюта. Я думал о бароне Хью, о том, как он методично собирал запасы зерна и скота, прежде чем засесть в замке. Да, кстати! У меня есть блестящая идея, как помешать Гаррису войти, если это понадобится!

Он остановился, чтобы отгрызть боковушку у очередного печенья.

– Когда войско находится на вражеской территории, оно разоряет земли противника, – продолжал он.