Правильно. Нуль.

Поэтому я предпочла воспользоваться подаренной королем отмазкой и промолчала. В конце концов, прошлое прошлым. На мой удар он просто ответил своим. Правда, вместо ожидаемой пощечины прозвучал выстрел из пистолета, но раз уж я умудрилась вляпаться в это дерьмо по собственной дурости, то мне его и расхлебывать. А поскольку теперь уже все равно, чем это закончится лично для меня, но, в то же время, совсем НЕ все равно, чем обернется для будущего Союза... короче, вы понимаете, какой выбор я сделала. И понимаете, почему я не могла поступить иначе.

После озвученной мной версии произошедшего Фантомы странно переглянулись и, справедливо усомнившись в моей искренности, принялись искать несостыковки. Причем, очень скоро вопросы от них пошли совсем уж откровенные, а кидаемые на меня взгляды стали жесткими, цепкими и весьма подозрительными.

Внутренне подобравшись, кровь в саду я кратко объяснила теми же словами, что и Лину при первой встрече. Свой внезапный побег - необходимостью проверить некоторые важные догадки, о которых я сообщу им немного позже. Долгое отсутствие - стремлением докопаться до истины, правдоподобность которому придала информация о моем пребывании в Фарлионе. А чтобы закончить этот утомительный разговор и избежать открытого вранья, пришлось резко посуроветь и напомнить братикам о том, что тревожиться из-за моего неожиданного "отъезда" не было никакого повода. Потому что в случае катастрофы мою смерть они бы почувствовали сразу, без всяких Знаков. И всего лишь по причине того, что четверо из них мгновенно вернулись бы в Тень, а от Лина осталась бы горстка черного пепла. И вообще...

Внимательно оглядев внезапно растерявшихся Фантомов, я тихо, но очень твердо сказала, что в нынешнем положении просто не могу быть привязанной к одному месту. Мне в любой миг может потребоваться куда-то умчаться. На Равнину ли, в Долину ли, в Серые ли горы... и если, перестав мне доверять, они каждый раз начнут устраивать допросы с пристрастием, однажды это плохо кончится.

Конечно, свинство с моей стороны - ставить им в вину оправданное беспокойство. Еще большее свинство - обвинять в том, в чем они, по большому счету, не виноваты. Но как иначе мне уберечь их от последствий собственных ошибок? Как прекратить становящийся все более жестким и опасным допрос? Как, наконец, рискнуть важным для всех нас Союзом, когда на кон поставлено так много? И как оправдать то, что я больше не рискну активировать свои Знаки, до смерти страшась, что мои старательно подавляемые эмоции вдруг ударят по ним с незаслуженной остротой?

Другого пути отделить их от себя я не знала. Но больших жертв, к счастью, не понадобилось: братья, услышав мою отповедь, быстро все поняли, послушно отступили, после чего молча развернулись и без единого слова вышли. А я не стала бежать следом, лепеча какие-то глупости и попутно обещая, что когда-нибудь все им расскажу. Зачем лгать, если не знаешь, сумеешь ли выполнить свое обещание? И зачем давать ложные надежды, когда у меня самой их ни одной не осталось?

После этого меня уже никто не трогал, не терзал и не преследовал в попытках выяснить правду. После этого за мной никто не следил, если нам с Лином вдруг требовалось куда-то уйти. И никто не окружал стальными щитами, оберегая от неведомой опасности. Никто, кроме восьми растерянных девушек, которые вдруг впервые увидели, что бывает, когда необратимо рушится некогда крепкая семья.

Но, надо сказать, за эти три дня я, благодаря собственной жестокости, многое успела.