Это пробило четверть после одиннадцати, — перебил ее Пардальян. — Одиннадцать уже било. Только вы были слишком… задумчивы и пропустили это мимо ушей.
— Как же так?.. Что это значит?.. А д'Алъбаран?..
Пардальян взял один из фонарей и предложил:
— Пойдемте, мадам, сейчас вы все поймете.
Оба спустились. Пардальян немедленно показал ей на широко распахнутую дверь в заминированный погреб. Они подошли поближе. Пардальян опустил фонарь и показал ей, что фитиля уже нет.
— Ваш д'Альбаран пришел и запалил фитиль… сами видите, что от него ничего не осталось… Но обратите внимание…
Ударом ноги он развалил бочонки, сложенные пирамидой. Они раскатились в разные стороны.
— Пустые! — воскликнула Фауста.
— Вчера, после вашего ухода, я позаботился о том, чтобы освободить их, а порох залил водой, — пояснил Пардальян.
Теперь Фауста полностью овладела собой. Теперь она была совершенно спокойна.
— Зачем же вы мне сказали наверху, что я взорвусь вместе с вами? — поинтересовалась она.
— Я хотел, чтобы вы сами почувствовали, как тяжелы минуты, когда ждешь неизбежной смерти. Теперь вы испытали это на собственном опыте, и я надеюсь, что никого больше вы не станете подвергать подобной муке.
— И как же вы со мной поступите?
В голосе Фаусты была странная кротость. Возможно, она уже сама догадалась об истинных намерениях Пардальяна. Возможно, она сообразила, что ни к чему бравировать перед ним.
— Никак, мадам, — ответил Пардальян ледяным тоном. Глаза у него загорелись, и он просто раздавил ее своим рыцарским великодушием. — Ступайте, мадам, я вас прощаю.
— Вы меня прощаете? — воскликнула Фауста. И нельзя было понять, поражена ли она таким великодушием или возмущена словом «прощаю», которое ожгло ее, как удар кнутом.
— Да, мадам, я вас прощаю, — повторил Пардальян. — Мне угодно, чтобы, если вы останетесь в живых, вы бы повторяли про себя: «Я столько раз пыталась вероломно убить шевалье де Пардальяна. И всякий раз попадала к нему в руки, а он неизменно отпускал меня». И на этот раз я вас прощаю. Ступайте, мадам.
Повелительным жестом Пардальян показал ей на дверь, и, пристыженно опустив голову, Фауста медленно вышла, не смея возражать.
Внизу она схватила фонарь, оставленный Пардальяном на первой ступеньке, и воровато посмотрела наверх, как будто он мог за ней подглядывать.
Одним прыжком она оказалась у потайной двери в погребок, рванула ее и закрыла за собой. Бросившись к дальней стене, она открыла вторую замаскированную дверь и попала в узкий коридор. Поставив фонарь на пол, она устремилась к бочонкам.
Читатель помнит, что один из них нечаянно повредили. В него-то и запустила она руки. И зарычала, как тигр:
— Порох!.. Совершенно сухой!.. Сюда ты не добрался, Пардальян!.. Значит, ты меня прощаешь!.. А я тебя — нет!.. Путь даже я здесь и останусь!..
Не переставая говорить, она ухватилась за бочонок и опрокинула его. Образовалась куча пороха. Погрузив руки в этот порошок, она стала выкладывать дорожку из пороха и довела ее до только что открытой двери. Огонь из фонаря она бросила на эту дорожку. Порошок затрещал. Огненная змея побежала к серой куче, радом с которой было еще пять бочонков, до отказа набитых порохом.
А Фауста сломя голову устремилась в темноту…
Когда она ушла, Пардальян проводил ее глазами. И впал в задумчивость. Он думал:
«Как она поступит?.. Пойдет в погребок с порохом, который я не тронул?.. Поднесет к нему огонь?.. Она прекрасно знает, что рискует не меньше, чем я. Если она подожжет порох и прыгнет первой, получится ли, что это я ее убил?. |