Приехав домой, ресторатор окончательно впал в депрессию и не выходил из нее до тех пор, пока литровая бутылка джина, с которой Фаворский сражался полтора часа кряду, не отправила его в нокаут.

Встав утром с головной болью и расшатанными нервами, ресторатор дал себе слово заехать к врачу. И непременно заехал бы, если бы не лавина дел, обрушившаяся на него в последние дни. Тут необходимо отметить две странности. Дело в том, что Виктор Фаворский обладал железным здоровьем и никогда ничем не болел. Каждое утро он пробегал по три километра в ближайшем парке, а по средам и пятницам ходил в тренажерный зал и «качал железо» до тех пор, пока серая футболка не становилась черной от пота.

Другая странность заключалась в том, что на работе Фаворский чувствовал себя превосходно. Был, что называется, в тонусе. Но стоило ресторатору переступить порог квартиры, как самочувствие резко ухудшалось. Борясь с недомоганиями, Фаворский увеличил ежедневную дозу мультивитаминов, а кроме того, стал пить меньше черного кофе, заменив вечернюю чашку стаканом апельсинового сока. Однако не помогло.

Дня три назад ресторатор вдруг стал замечать, что беспокойство охватывает его в те минуты, когда он подходит к одной из своих картин. Это была работа фламандского художника XVII века Гильрена ван Тильбоха. Называлась она «Автопортрет со смертью». В последние дни ресторатор не мог смотреть на нее, не испытывая нервозности. Он пытался объяснить себе это усталостью и нервным переутомлением. Но странное дело – бегая по делам, Фаворский и думать не думал об усталости. Лишь дома проклятая картина вновь камнем ложилась на его душу. К этому прибавлялось беспокойство иного рода, однако тоже связанное с картиной. Оно касалось некой неприятной личности, существование которой угрожало существованию картины. Но об этом Фаворский предпочитал до поры до времени не думать.

Каждый вечер непонятно откуда взявшаяся депрессия повергала Фаворского в странное элегическое настроение и выуживала из памяти лавину тревожных, полузабытых воспоминаний. Ресторатор сидел в кресле перед камином, угрюмый и растрепанный, со стаканом джина в руке, и мрачно смотрел на работу Тильбоха. Память прокручивала перед ним видения из прошлого – одну омерзительней другой, словно машина времени, изобретенная каким-нибудь садистом.

Вот он бьет кого-то по лицу. Вот достает деньги из кармана отцовского пальто. Вот, под дружный хохот одноклассников, пинает под зад нищего старика, собирающего бутылки.

«Господи… А ведь я и не думал, что помню об этом», – размышлял Фаворский, запивая тоску очередным глотком неразбавленного джина.

Среди прочего вспомнилось и отвратительное эротическое приключение, случившееся с Фаворским в пору его юности. Судорожное биение хрупкого тела, маленький, мокрый рот, зажатый его ладонью, тихие всхлипывания… Вспомнилось Фаворскому и еще кое-что, о чем он с удовольствием забыл бы, но вернувшееся ощущение мокрого рта и звук невыносимого плача были самыми отвратительными.

Допив джин и вновь наполнив стакан, ресторатор посмотрел на маленькую иконку с изображением Калужской Божьей Матери, стоящую на стеллаже, и неумело перекрестился.

– Прости меня, Господи, за все гадости, которые я сделал, – проговорил он пьяным голосом. Затем икнул и на всякий случай сплюнул через левое плечо. (Вид иконы или креста всегда вызывали в нем суеверную тревогу и непреодолимое желание сплюнуть и постучать по дереву.)

Проделав эту процедуру, Фаворский перевел взгляд на «Автопортрет со смертью».

– Так как, Тильбох? – с пьяной усмешкой спросил он у бородатого мужчины, изображенного на картине. – Смерть-то с натуры рисовал? Или дал волю воображению? – Фаворский хрипло засмеялся. – Ладно, не парься. Шучу я… Ну давай, за тебя!

Он отсалютовал стаканом и выпил.