У короля болело все нутро, а епископ про запрещенные книги. Хотелось наорать на Гардинера. А получилось, что разрешил Райотсли арестовать королеву и подержать в Тауэре. И расследование провести, что это за книги, если впрямь запрещенные, то никакого спуска не будет даже королеве, нечего бабам читать Библию и разъяснять, не говоря уж о ереси!
Зло толкнул Катарину:
— Иди, позови Кэтрин.
Королева молча вышла. Нет, это никуда не годится — своими руками приводить к мужу любовницу, это даже грешно, она помогает супругу грешить, значит, грешна сама. Но представлять себя на месте Кэтрин вовсе не хотелось. Та сначала думала, что все получится легко и просто, но когда поняла, что король просто не способен не только зачать ребенка, но и вообще справиться с женщиной, что дальше тисканья ничего не пойдет, стала жалеть о задуманном, однако было поздно. Оставалось терпеть грудь в синяках и бедра в кровоподтеках.
Но подать вида, что ей противно общество короля, Кэтрин не могла, только надела три юбки вместо двух. И рубашку потолще. И шнуровку затянула покрепче, чтоб он не смог справиться.
Не помогло, за дни болезни король истосковался по красивому телу и теперь жаждал не просто потискать под юбкой, но и увидеть Кэтрин всю.
— Разденься.
— Ваше Величество…
— Не бойся, сюда не войдут, если я не позову.
Обычно она ныряла в его постель в полутьме, потому что он сам не слишком желал показывать свое огромное тело. Но теперь король сидел одетым, а ей предлагал оголиться.
Кэтрин порадовалась, что надела рубашку потолще.
— Нет, все сними.
— Ваше Величество, я…
— Передо мной можно, я ваш король. Снимай, я хочу посмотреть на тебя при свете, а не в полумраке.
Пришлось подчиниться. Дрожа от унижения, Кэтрин мечтала только об одном — чтобы король наконец устал и уснул… лучше навсегда.
— Ты красивая, ладная… не то что моя жена… Иди сюда, сядь ко мне на колени.
Толстые, как колбаски, пальцы зашарили по телу, каждое прикосновение вгоняло в дрожь омерзения, и стоило больших усилий либо сдерживать себя, чтобы не сбросить его руки, либо делать вид, что это дрожь возбуждения. Ненавидя сама себя, Кэтрин едва не пропустила очень важную фразу в бормотании сластолюбца.
— Моя жена… разумная слишком… вот посидит в Тауэре…
— Кто посидит?!
— Королева. Не отвлекайся.
— Как это «королева посидит в Тауэре»?!
— Ничего, ей полезно, пусть подумает. А окажется виноватой — казню.
— В чем виноватой, Ваше Величество?
— В ереси. В чтении запрещенных книг, в спорах со мной. У вас, баб, языки длинные, а ум короткий.
Спорить и расспрашивать дальше было опасно, но Кэтрин не могла оставить все без последствий. Королеву собираются посадить в Тауэр?! Да он что, с ума сошел, что ли?
— Ваше Величество, королева давно не читает то, что вы запретили, и давно не спорит, поняв, насколько вы правы. Она во всем послушна и покорна вам. Где Вы еще найдете такую жену?
Генрих смутился. И правда, где он найдет жену, которая приводила бы любовницу прямо в спальню, минуя даже слуг? Может, оставить все так, как есть? Днем его перевязывает, поит из ложечки и вытирает пот со лба Катарина, а по ночам вот эта — Кэтрин Уиллоуби.
— Но я уже подписал приказ…
— Его можно отменить!
— Чего ты так печешься о королеве?
— Она привела меня к вам, я не могу быть неблагодарной…
— Тьфу ты! Отменю, если не забуду…
— Когда?
— Завтра. |