Три последних слова генерал-полковник проговорил веско, внушительно, с расстановкой. Такая интонация побуждала немедленно прекратить умничать, взять под козырек и исполнять. Муровский оперативник, еще окончательно не умерший во мне, сделал было попытку точно так и поступить. Однако усилием воли я придавил в себе послушного курсанта и просто пожал плечами. Возможно, даже кекоторой долей нахальства.

– В таком случае, – печально объявил я Сухареву, привставая с места, – я с громадным сожалением вынужден отказаться от вашего предложения.

Это был просчитанный жест. Раз уж генерал-полковник сказал «а», то скажет он и «б». Даже самый большой начальник, если разобраться, обычный человек. И законы психологии на него так же распространяются, как и на простого смертного.

– Сидеть! – грозно прикрикнул на меня Сухарев. Лицо его покраснело, а пальцы сжались в кулаки. Ох и давненько, наверное, в его кабинете с ним не говорили в таком тоне. Как сейчас хочется, наверное, людоеду взять наглеца за пушистый хвост – и усатой головой об стену! В интересах, само собой, государственной безопасности.

Я сел на место.

– Предупреждали ведь меня, – злобно проговорил генерал-полковник, обращаясь не ко мне, а, в пространство. – Знал я, что ты с норовом. Знал я, что сукин сын. Но чтобы тако-о-ой…

Я скромно склонил голову набок, всем своим видом давая понять, что я именно тако-о-ой. На самом деле я – вполне умеренный сукин сын, и гонору у меня не больше, чем у других. Но в общении с большими чинами иногда следует показать себя с худшей стороны. Пай-мальчиков эти деятели сами презирают. Будь наглее, и начальство к тебе потянется.

Тем временем свирепое выражение на лице Сухарева тихонечко исчезло, само лицо вернуло себе почти нормальный цвет, кулаки разжались. Мне почудилось, будто генерал-полковник даже усмехнулся исподлобья, глядя на меня. Грозу пронесло стороной. Сухарев продемонстрировал мне, какой он крутой начальник, а я ему – какой я стойкий оловянный солдатик. Паритет.

– Лады, – чуть ли не весело сказал мне Сухарев. – Расскажу, так и быть. Под свою ответственность. – Он бросил нетерпеливый взгляд в сторону задвинутого ящика своего стола, и я, похоже, догадался об еще одной причине Сухаревской быстрой уступчивости. Генерал-полковнику, вероятно, не терпелось побыстрее покончить с текущими делами, проводить нахального посетителя и углубиться в созерцание «Женщины без комплексов». Или какое там издание лежит сейчас у него в столе? Я постарался, чтобы на моем лице нарисовалось напряженное внимание. Мне и самому, признаться, не очень-то хотелось чересчур задерживаться в этом кабинете и в этом здании. Не нравилось мне здесь – вот и все.

– Ты видел книгу «Воспоминания Президента»? – внезапно осведомился у меня Сухарев. – В руках держал?

Я оскорбление повел плечами. Словно десятиклассник, у которого вдруг решили проверить знание таблицы умножения.

– Ну, и как тебе?

Я несколько затруднился с ответом. Несмотря на всю свою благоприобретенную наглость, я не испытывал особого желания обсуждать литературное качество президентских мемуаров в компании начальника дворцовой стражи. Ляпнешь что-нибудь не то – и кого-нибудь непременно оскорбишь. Либо невниманием, либо чрезмерным вниманием.

– Да нет, не мучайся, – пришел ко мне на помощь генерал-полковник. – Я не в смысле содержания. Тем более что Президент только на магнитофон наговаривал. А писал уже Генка Батыров… – при упоминании этого имени по лицу Сухарева пробежала крайне неприязненная гримаса.