|
— Нет, Тодд!.. — Бен делает шаг в мою сторону, по-прежнему протягивая мне дневник. Я пячусь еще немного. Он опускает руки. А потом закрывает глаза и открывает мне Шум. Первым делом я читаю в нем слова всего один месяц.. . Тогда наступит мой день рождения… День, когда я стану мужчиной… И… И… И тогда… Случится то, что случается со всеми мальчиками, которые становятся мужчинами… Они проходят через это сами, в одиночку… Без чьей-либо помощи… Убивают в себе детство до последней капли… И… И… И вот куда на самом деле подевались люди, которые… Вот черт… Я больше не хочу об этом говорить. А описать свои чувства попросту не могу. Я смотрю на Бена: он теперь стал совсем другим человеком, ничуть не похожим на моего Бена. Знание опасно. — Вот почему никто тебе не говорил, — произносит он. — Чтобы ты не сбежал отсюда. — Разве вы бы не защитили меня? — спрашиваю я. Ах, черт, опять это мяуканье! Заткнись! — Мы защищаем тебя, Тодд. Ты должен бежать . Вот для чего мы учили тебя выживанию — охоте и всему прочему. Тодд, тебе пора… — Почему вы ждали так долго? Все должно случиться и уже через месяц! Зачем тянули? — Беда в том, что мы не можем пойти с тобой, Тодд. А бросить тебя на произвол судьбы… Это невыносимо! Ты еще так мал… — Он опять гладит обложку дневника, — Мы надеялись на какоенибудь чудо, что нам не придется… …тебя терять , продолжает за него Шум. — Но чуда не произошло, — говорю я. Бен качает головой и протягивает мне дневник. — Прости нас. Прости, что все вышло именно так. И в его Шуме столько искренней скорби, столько тревоги и невыносимой грусти, что я понимаю: он говорит правду и поделать ничего нельзя. Я неохотно беру книжку, кладу ее обратно в пакет и прячу в рюкзак. Больше мы ничего не говорим. Да и что говорить? Все или ничего. Всего не скажешь, остается ничего. Бен вновь притягивает меня к себе, задевая воротником разбитую губу, как Киллиан, но на сей раз я не отшатываюсь. — Всегда помни, — говорит он, — когда твоя ма умерла, ты стал нам сыном. Мы с Киллианом очень тебя любим. Всегда любили и будем любить. Мне хочется промямлить что-то вроде «Никуда я не пойду…», но я не успеваю. Раздается БАХ!!! — такого грохота я еще никогда не слышал в Прентисстауне, как бутто что-то взорвалось, взорвалось прямо в небе. И звук мог раздаться только на нашей ферме. Бен сразу меня отталкивает. Хотя он ничего не говорит, в его Шуме бьется одно слово Киллиан!
— Я пойду с тобой! — выпаливаю я. — Помогу вам драться. — Нет! — кричит в ответ Бен. — Ты должен бежать. Пообещай мне, что убежишь. Пройдешь через болото и убежишь . Секунду или две я молчу. — Обещай , — повторяет Бен, теперь уже повелительно. — Обещай! — лает Манчи, и даже в его голосе слышится страх. — Обещаю, — наконец выдавливаю я. Бен убирает руку за спину и что-то достает: дергает из стороны в сторону, пока оно не отстегивается совсем, и передает мне. Это его охотничий нож, большой, складной, с костяной рукоятью и зазубренным клинком — такой что угодно прорежет. Именно такой я мечтал получить на свой главный день рождения. Бен дает мне его прямо с ремнем, такшто теперь я могу носить его сам. — Возьми. На болоте пригодится. |
