– Выходи, приехали! – открыл дверцу клетки один из конвоиров.

Андрей неловко выбрался наружу и оказался в незнакомом дворе где-то в центре города – дома вокруг были старыми, явно еще дореволюционной постройки. Он уныло поплелся за одним из следователей. В себя пришел только в невзрачном кабинете, где не было ничего, кроме стула, куда его усадили, и стола напротив, за которым расселись приезжавшие арестовывать его люди в гражданском.

– Итак, приступим, – произнес следователь из ФСБ, насколько запомнил Андрей. – Имя, фамилия, отчество? Год рождения? Мать? Отец?

– Белозерцев Андрей Михайлович, родился 17 мая 1992 года. Мать – Белозерцева Ангелина Павловна. Отец – неизвестен.

– Почему? – прищурился один из двух других следователей.

– Мама никогда о нем не говорила, не называла его имени и так далее, – пожал плечами Андрей. – Так что ничего по его поводу сообщить не могу.

– Интересно, – протянул эфесбешник. – Хорошо, пусть так. Теперь…

И арестованного начали допрашивать о мельчайших подробностях его биографии, начиная с раннего детства. Причем отвечать приходилось обстоятельно, вспоминая такие мелочи, которые Андрей полагал давно забытыми, однако сейчас все вспоминалось на удивление легко, без напряжения. Особенно следователей интересовала его служба в армии и взаимоотношения с сослуживцами.

– Нам известно, что вы конфликтовали с командованием части, – произнес наконец эфесбешник. – Назовите причины.

– Причины? – едва удержался от ругательств Андрей. – Причина одна. Подполковник Хмелин – сволочь! И офицеров себе таких же подобрал!

– Обоснуйте.

– Для него главное, чтобы все внешне благопристойно было, а что на самом деле творится – плевать. Лишь бы сор из избы не выносился. Нам даже помыться в жару негде было – десяток душевых кабинок с холодной водой на всю часть! В казарме зимой зуб на зуб не попадал! Дедовщина процветала, а командир дедов, издевавшихся над молодыми, покрывал. Даже то, что один парень после избиения в больницу угодил и инвалидом остался, ситуацию не изменило, подполковник все скрыл, даже пострадавшего как-то молчать заставил. Я терпел-терпел, потом начал возмущаться, в итоге и деды били, и на губе сидел, и замполит долго уговаривал не лезть, куда не просят. Я в ответ написал в военную прокуратуру. Ну, и пошло-поехало…

– Мда… – покачал головой один из следователей Следственного Комитета, кажется, по фамилии Пенкин. – Так ничего не добиться, хотя я вас понимаю.

– Если все станут молчать, то мразь будет торжествовать, – глухо сказал Андрей. – А в мире должна быть справедливость, истинная справедливость. Или…

– Или что?

– Или такого мира не должно быть.

Он не заметил, что в это мгновение его глаза на пару секунд стали белыми, словно на них наползли горящие ледяным огнем бельма. Зато это прекрасно заметили следователи. По кабинету повеяло морозным холодом, и они с трудом сдержали дрожь, сразу и окончательно поняв, что парень перед ними – нечто большее, чем человек. Но сам об этом, кажется, не подозревает.

Поэтому допрос был быстро свернут, и Белозерцева отвели в камеру. А оперативники растерянно уставились друг на друга.

– Говорил я, что тут мистика… – наконец произнес Пенкин, вытерев холодный пот со лба.

– Похоже, ты прав, – хмуро обронил Саенко.