Майкл Стэкпол. Потерянная судьбаКровь Керенского – 3
ПРОЛОГ
Сиан Конфедерация Капеллана 5 января 3052 г.
Улыбка на лице матери была столь зловеща, что Сун-Цу едва не вздрогнул. Только накопленный за двадцать лет опыт поведения позволил ему не выдать истинных чувств. Сестра Сун-Цу, Кали, не заметила или не хотела замечать того, что происходит между ним и матерью. Мельком взглянув на брата, она буквально влетела в тронный зал. И лицом, и фигурой Кали была до удивления похожа на мать. Сун-Цу поднял глаза, увидел широкую, самодовольную улыбку отца, и по спине его пробежала дрожь, хотя вся фигура родителя выражала едва ли не раболепие. Своего отца, старого Цзень-Шаня, он ненавидел давно и сильно, на что были свои причины. Сун-Цу напрягся, ожидая самого худшего. Романо сидела, развалясь в массивном, черного дерева кресле, называемом «троном Поднебесной», спинку которого украшал диск с искусно вырезанными на нем созвездиями и магическими знаками. Символы были призваны лишний раз показать одно — все, что видит глаз, принадлежит или должно принадлежать Романо. Об этом же свидетельствовал и основной источник знаний, капелланская мифология. При первом же взгляде на великолепное кресло у любого, вошедшего в тронный зал, сразу создавалось впечатление, что Романо сидит на всей Внутренней Сфере. Расположенный за ее головой диск походил на нимб, окружающий лик какой-нибудь христианской святой. — Зачем вы призвали меня к себе, достопочтенная матушка? Вы что-то хотите сказать мне? — спросил Сун-Цу тихим, заискивающим голосом. В глубине души ему хотелось рассмеяться или хотя бы улыбнуться, но этому мешало постоянное ожидание беды и подозрительность мамаши, во всем видевшей заговоры и стремление к мятежам. Сун-Цу склонил голову, втайне надеясь, что сегодня настроение его родительницы не хуже, чем положение дел в окружающем страну мире. Романо, величие которой подчеркивало великолепное шелковое платье, расшитое играющими тиграми, молча смотрела на сына. От стоящих за троном курильниц кверху поднимались легкие дымки. В падающем из разноцветных окон свете они казались лентами, вьющимися от пола до самого потолка тронного зала. Канцлер поднял руку, показывая, что дети могут сесть. «Как же мне все это опостылело, — подумал Сун-Цу. — И сколько эта канитель еще может продолжаться?» Несмотря на то что больше всего Сун-Цу хотелось броситься к трону, приглашение приблизиться застало его врасплох, и сестра Кали опередила его. Шурша юбкой, кошачьей походкой она подошла к матери и, встав на колени, уткнула лицо в ее яркое, словно радуга, платье. Сун-Цу неторопливо поднялся. Сестра бросила на него полный откровенной ненависти взгляд. Романо улыбнулась и положила руку на золотистые волосы дочери. Сун-Цу стоял у трона, опустив голову и заложив руки за спину, словно солдат, услышавший долгожданную команду «вольно». Лицо Романо слегка потемнело, но затем снова расплылось в улыбке. Сун-Цу было хорошо известно, как легко меняется настроение у Романо, но до сих пор он не мог к этому привыкнуть и испытывал неподдельный ужас. Вспыльчивый и раздражительный характер матери он знал слишком хорошо. Промелькнувшее на ее лице легкое недовольство не на шутку напугало Сун-Цу, и, когда Романо улыбнулась, он почувствовал, что у него с души упал камень. «Еще часть кармы сгорела, — с радостью подумал он. — Видимо, в какой-то из прошлых жизней у меня было немало достоинств». Романо положила руки на колени. — Для начала мне хотелось бы напомнить вам, — гордо заговорила она, — о том, что из того самого яйца, из которого он сам вышел, Пангу создал небо и землю и вдохнул в них жизнь. Затем Нува создал мужчин и женщин и выбрал одну семью властвовать над остальными. |
