– Я всегда разрешала ей летом носить что хочет.

– Мы с тобой прекрасно знаем, милочка, что это нехорошо, особенно теперь, когда она будет жить в моем доме.

– И Мэтт со мной соглашался, – сказала Кейт.

Это имя вдруг показалось ей непривычным. Оно стало чужим, звучало чудовищно, как ругательство.

Услышав имя сына, Крикет отвернулась. Говорить о нем она не любила. Никогда и ни с кем. Его образ она хранила в сердце, заперла внутри грудной клетки и не желала ни с кем делиться своим горем. Даже с Кейт, которой хотелось найти в матери Мэтта хоть крупицу любви к нему, чтобы немного утешиться.

– Сколько лет ты позволяла ей безнаказанно делать все, что она хочет? Ты встаешь, наконец? Новые жильцы приедут в полдень. Я, наверное, уйду с работы около трех. Я бы пришла помочь, но сегодня у нас завершение большой сделки. Днем жду вас у себя. Все должно пройти гладко. Список я составила. Да ты встаешь или нет?

Кейт медленно, осторожно поднялась, словно боялась потерять равновесие. Странное ощущение. Ноги еле держат.

Крикет остановилась в дверях, обернулась и пристально посмотрела на Кейт. Она понятия не имела, о чем свекровь сейчас думает. Никогда не понимала ее. Мысли Крикет не поддавались прочтению, словно давно забытый язык.

– Должно быть, очень хочется поскорее приступить к работе? Завтра подстрижем тебя как следует. Надеюсь, ты не против?

Кейт подняла руку и потрогала неровные, отросшие за год пряди.

Прошел ровно год с тех пор, как после похорон Мэтта Кейт закрылась в ванной и взяла в руки ножницы. Она смотрела на нержавеющую сталь лезвий, сверкающих в ярком полуденном свете, и в голову ей приходили самые разные мысли. Она и представить прежде не могла, что способна думать о таком. Это были мысли черные, непростительные. Потом Кейт поднесла ножницы к голове и все свое горе, все отчаяние выместила на длинных каштановых волосах. С каждым щелчком ножниц локоны падали на пол и превращались в крохотных птиц, которые, сбившись в плотную стаю, летали вокруг и каркали, каркали…

Мэтт любил ее волосы, густые и длинные, она нарочно отпустила их для него. Кейт с нетерпением ждала минуты, когда к ней в магазин, где она занималась бухгалтерией, забегал Мэтт и вынимал карандаш, поддерживающий прическу, чтобы полюбоваться на водопад волос, закрывающих спину и плечи. Еще ему нравилось, чтобы в постели она была сверху и волосы ее падали на него и липли к мокрой от пота коже.

Через несколько часов Крикет нашла ее лежащей на полу в ванной. От изумления свекровь опустилась на колени, и Кейт заплакала, обняв ее так крепко, что наверняка остались синяки. Крикет обработала порезы на голове Кейт и как могла подровняла ей волосы, чтобы не перепугать Девин. Внучке она в двух словах пояснила, что маме сейчас нужна именно такая прическа, за ней, мол, легче ухаживать.

Это был последний день, когда Кейт что-то чувствовала.

Так продолжалось вплоть до сегодняшнего.

Крикет ждала ответа.

– Да, – сказала Кейт. – Спасибо, Крикет. Спасибо за все.

– Что ж, до скорой встречи. У меня большие планы, нам с тобой есть о чем поговорить.

Свекровь повернулась и вышла.

Кейт слушала, как стучат ее каблучки по коридору.

Скрипнула, открываясь, дверь. Захлопнулась.

Заворчал двигатель автомобиля. Крикет уехала.

Кейт поспешила прочь из комнаты, пытаясь стряхнуть оцепенение и избавиться от ощущения потери ориентации в пространстве. «Боже мой, – подумала она, – это все происходит на самом деле».