– Да, но вы никогда не задумывались о том, что он вам не говорит всей правды?

Сандра разозлилась еще больше:

– Послушайте, вы напрасно пытаетесь заронить во мне сомнения.

– Да, в самом деле. Потому что эти сомнения в вас уже есть.

– Вы ничего не знаете обо мне, – возмутилась Сандра.

– Сумки, которые были отправлены вам пять месяцев назад, до сих пор лежат на складе квестуры. Почему вы так и не забрали их?

На губах Сандры появилась горькая улыбка.

– Надо ли объяснять, как мне будет больно снова получить эти вещи. Ведь когда это случится, я должна буду принять тот факт, что все в самом деле кончено, что Давид больше не вернется, и ничего с этим не поделаешь!

– Фигня все это, вам ли не знать.

От такой бестактности Сандра обомлела. На какое-то время потеряла дар речи. Когда наконец смогла как-то отреагировать, выпалила с яростью:

– Иди ты в жопу, Шалбер!

Сбросила звонок. Гнев переполнял ее. Схватила пустой бокал, первое, что подвернулось под руку, и швырнула в стену. Тот тип не имел права. Напрасно она позволила ему говорить, нужно было раньше прервать связь. Сандра встала, принялась в нервном возбуждении ходить по комнате. До сей поры она не хотела в этом признаваться, но Шалбер прав: ей было страшно. Этот звонок не застал ее врасплох, где-то в глубине души она ждала чего-то подобного.

Безумие, думала она. То был несчастный случай. Несчастный случай.

Потом понемногу успокоилась. Огляделась вокруг. Полки в углу с книгами Давида. Коробки анисовых сигарилл штабелями на письменном столе. Просроченный лосьон на полочке в ванной. Место на кухне, где утром по воскресеньям он читал газету.

Первый урок, который усвоила Сандра Вега, заключался в том, что дома никогда не лгут, – здесь, в Осло, собачий холод, и я жду не дождусь, когда можно будет вернуться. Но может быть, в ее дом все-таки прокралась ложь, потому что Давид погиб в Риме.

23:36

Мертвый пробудился.

Вокруг – темнота. Ему было холодно, он не знал, где находится, и очень боялся. Все эти ощущения были ему до странности знакомы.

Он помнил выстрел, запах пороха и горелого мяса. Помнил, как мышцы внезапно обмякли и он рухнул на пол. Убедился, что может вытянуть руку, попробовал. Он должен был лежать в луже крови, но крови не было. Он должен был умереть, но был жив.

Прежде всего – имя.

Меня зовут Маркус, произнес он про себя.

Тут реальность явила себя во всей полноте, напомнив ему, по какой причине он все еще жив. И находится в Риме, дома, в своей постели, где спал, пока не проснулся. Сердце бешено колотилось и никак не могло успокоиться. Он был весь в поту и дышал с трудом.

Но в очередной раз пережил этот сон.

Чтобы не поддаться панике, он обычно оставлял свет включенным. Но в этот раз забыл. Сон навалился внезапно, он даже раздеться не успел. Повернул выключатель, посмотрел на часы. Он спал каких-нибудь двадцать пять минут.

Этого хватило.

Маркус взял фломастер, лежавший возле подушки, и написал на стене: «Разбитое стекло».

Белая стена, у которой стояла раскладушка, стала его дневником. Вокруг – пустая комната. Мансарду на улице Деи Серпенти, жилище, лишенное памяти, он выбрал, чтобы вспоминать. Две комнаты. Никакой мебели, только складная кровать и лампа. Одежда – в чемодане на полу.

Всякий раз, выбираясь из сна, он что-то прихватывал с собой в явь. Образ, слово, звук. На этот раз – звон стекла, разбитого вдребезги.

Но что за стекло?

Фотограммы сцены, всегда одной и той же. Он все записывал на стене. За последний год собрал воедино многие детали, но их все еще было недостаточно, чтобы восстановить полную картину того, что произошло в гостиничном номере.