Даже забавно, ведь я понятия не имела, как выглядели их отношения, и воображала их до боли идеальными: эти двое отлично друг другу подходили. Меня изумляет, что она называет их интрижку токсичной.

— А сейчас у тебя кто-то есть?

Она чуть улыбается.

— Может быть. Слишком рано говорить, но есть надежда.

— Чудесно. Я желаю тебе всего самого лучшего, Кэрол. И спасибо за честность.

Она подносит свой бокал к моему, и мы со звоном чокаемся.

— За будущее.

— А что снова привело тебя сюда сегодня? Наверное, работа?

Кэрол кивает:

— Меня попросили провести в Нью-Йоркском университете семинар по праву и этике в экономике. Теперь это вроде как мой конек.

— Ого! — Ничего не могу с собой поделать: я впечатлена. На одно абсурдное мгновение я чувствую себя польщенной оттого, что выпиваю с ней.

— Но у тебя-то, — говорит Кэрол, — эти два года вообще выдались потрясающими, ведь ты завоевала премию Пултона! Это потрясающе, Эмма. Ты и сама потрясающая.

Я чувствую, как краснею от похвалы.

— Спасибо. Время действительно было хорошее.

— И вы счастливы? Ты и Джим?

Я киваю.

— Да, счастливы. Прийти к этому было непросто, но мы смогли.

— Я рада, — говорит Кэрол, похлопывая меня по колену. — На самом деле рада. Вы подходите друг другу. Теперь все так, как и должно быть.

Мы сидим молча, каждая в своем мире, а потом Кэрол произносит:

— До сих пор у меня не было возможности извиниться перед тобой, Эмма. Но я много думала о тебе за последние два года — о тебе и о том, через что ты вынуждена была из-за меня пройти. Оглядываясь назад столько времени спустя, я не могу поверить, что так поступила. Завела интрижку с женатым мужчиной! Мне действительно очень жаль, Эмма. Я прошу прощения за все, что тебе пришлось пережить.

Ее слова звучат так неожиданно, что глаза у меня наполняются слезами, и я уже готова снова разреветься, но она берет меня за плечо и говорит:

— Нет-нет, пожалуйста, только не устраивай снова Ниагарский водопад! У меня все салфетки кончились!

Я начинаю смеяться, она тоже, и скоро мы хохочем так, что на нас оглядываются, но это такое облегчение. Потом мы обнимаемся, и Кэрол снова просит у меня прощения.

Если бы кто-нибудь сказал, что я буду выпивать с любовницей мужа и наслаждаться ее обществом, я бы не знала, смеяться или плюнуть. Тем не менее вот они мы, и мне хорошо. Ведь раньше Кэрол мне нравилась. Очень хочется рассказать ей, как я пришла сегодня к Джиму, потому что чувствовала себя уязвимой; как он был мне нужен, но повел себя настолько резко и пренебрежительно, что стало только еще хуже. Уверена, она бы выслушала и поняла. Но я не решаюсь.

Мы заказываем еще по порции, и Кэрол спрашивает про Терри, «милого Терри», как она его называет, а потом интересуется, каково это — выиграть Пултоновскую премию. Она очарована моей жизнью и уверяет, что хотела бы обладать таким же талантом и что я счастливица. А мне смешно все это слушать, ведь она — одна из умнейших моих знакомых.

* * *

— Ну? Что думаешь?

— А как насчет «доброе утро, Эмма, чудесно выглядишь, как дела у моего любимого писателя»?

— Извини. Доброе утро, Эмма, чудесно выглядишь, так что думаешь? — говорит Фрэнки, целуя меня в щеку.

Я улыбаюсь, широко раскрыв глазки, — сама невинность.