Знаешь, бывают такие мужики.
— Не гони лошадей, Эмма. Притормози. Ты зря себя накручиваешь. Статья не так плоха.
— Еще как плоха!
— Нет, статья отличная. Ты в ней выглядишь, скажем так, интересной.
— Интересной? Правда? Вот уж спасибо, Фрэнки!
— Прекрати, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Тебя ни к какой категории не причислишь и на составляющие не разложишь, ты для этого слишком незаурядная.
— Спасибо еще раз.
— Не за что, и я говорю серьезно. Ты слишком много беспокоишься о том, что подумают люди. Эл показал тебя с по-настоящему необычной стороны, вот так-то. А ты придаешь слишком большое значение мелочам.
Я вздыхаю:
— По-моему, ты просто хочешь меня утешить, ну да ладно, проехали.
— Давай пообедаем. Не терпится прочесть, что у тебя получилось.
— Разумеется, схема метро.
— Замолчи, Эмма, и приезжай.
* * *
— Вот, держи. И не говори теперь, что я никогда ничего тебе не приношу.
Фрэнки поднимает взгляд и удивляется, увидев, что я стою перед ним. Он так поглощен какими-то своими делами, что не подозревал о моем присутствии, пока на его письменный стол не брякнулась флешка, которую я торжественно уронила туда с большой высоты.
— Скажи мне, что это именно то, о чем я подумал, — просит он.
— Это именно то, о чем ты подумал.
Фрэнки встает.
— Можно взглянуть?
— Я для того ее и принесла.
Обожаю Фрэнки. Он уже горит энтузиазмом. А ведь после статьи в «Нью-йоркере» мог бы, мягко скажем, разувериться в моих способностях излагать связный сюжет. Как там выразился этот мерзкий тип? «Все равно что изучать схему нью-йоркского метро: как ни старайся, все равно заблудишься». Слова, может, и другие, но смысл тот же.
Однако Фрэнки ясно дал понять, что доверяет мне. Еще бы! Я спасла его издательство, когда принесла туда «Бегом по высокой траве». Если бы не я, быть ему банкротом.
— Я знаю, что мне понравится, — уверяет Фрэнки, — и не переживай из-за статьи, ладно? Дело не в тебе, а в чересчур ретивом журналюге.
— Тут не поспоришь.
Он сует флешку в разъем, открывает файл, и я вижу его замешательство из-за зеркального текста, этой весьма остроумной выдумки Сэма, но не даю никаких подсказок, лишь понимаю по смене выражения его лица, что он довольно быстро, как и я, разобрался, что к чему. Когда Фрэнки поднимает взгляд, слегка повернув голову набок, вид у него довольно занятный.
Я усаживаюсь перед столом.
Ладно, может, не самое умное начинать книгу с такого абзаца. Может, когда я его читала, меня уже одолевала похоть. Может, идея вообще дурацкая. Теперь я очень нервничаю. Фрэнки — первый, кто читает черновик. Не слишком ли я понадеялась на Сэма? Ему вообще можно верить? Может, он все подделал — и сайт, и прочее. Если вдуматься, быть писателем-призраком весьма удобно.
«Да-да, по меньшей мере одиннадцать моих книг попали в список бестселлеров „Нью-Йорк таймс“. Какие именно? Простите, не могу сказать. Просто поверьте на слово».
Сейчас я удивляюсь, как могла так сглупить. Уж конечно, надо было у Сэма хоть рекомендации попросить. Должны же быть какие-то доказательства того, что он говорит правду. Так нет же, зачем мне доказательства, я же и так верю каждому встречному-поперечному, который пожелает повесить лапшу мне на уши. И потому постоянно попадаю в неприятности. Вот и Беатрис тогда обманом завлекла меня в…
— Великолепно. — Фрэнки сияет.
Я в прямом смысле слова прижимаю руку к сердцу, потому что оно бьется очень уж быстро. |