Но опять в который раз квакает бигофон.

Толстяку, натурлих, не терпится. Заметьте, его можно извинить!

Снимаю трубку.

— Ну что там, пожар, что ли? — рявкаю я.

— Нет, конечно, но ситуация, тем не менее, серьезная, — отвечает мне Мартин Брахам.

Лава семь

Переступив порог, первой я вижу лежащую на полу Берту. Непрезентабельную! Вызывающую беспокойство, я бы сказал! Высоко задранная юбчонка, фиолетовое лицо, будто она приняла добрую кварту вина. Неподвижная. Жировые валики колышатся на чудовищных лыжках. Заметьте, валики не являются отличительным знаком этой доблестной матроны. Они есть у одиннадцати дам из десяти. По мнению моего приятеля-дерматолога, у Венеры Милосской они тоже есть. Милос, который, как вы знаете, был весьма галантен, не воспроизвел их на статуе, но мой приятель-врачеватель формален на сей счет: исходя из морфологии модели, у этой головки с островка тело было попухлее. Но я отвлекся, а вы, любопытные, как кривые сороки, вы тут чешете проборчик, не зная, что происходит!

Перешагиваю через Берту, чтобы наткнуться на Толстяка. Лежит в том же виде, что и его краля. Рыло у Берю прямо свекольное. Только нет задранной юбки! Пальпирую его физию. Надеюсь, он не откинет копыта, заставив меня исходить слезами! Нет у меня сил ещё раз изображать отчаяние! Печаль — это как алкоголь. Можно излишествовать, но не сделать привычкой, а то крыша поедет и кукла скуклится.

Сердце Толстяка тускло трепыхается. Выпрямляюсь, растерявшись, ибо только что замечаю Мари-Мари в двух метрах на канапе. Мартин Брахам массирует ей виски, используя мокрое полотенце.

У наемного убийцы башка заметно помята. С синяками везде понемногу. Шишки торчат на куполе, делая его похожим на морскую мину.

Поскольку без парика я видел его недолго, мне необходимо определенное время, чтобы отождествить его. Решительно, он мне гораздо меньше нравится в реальном облике. Если ему доведется состариться, возраст будет ему к лицу. Таких мужиков много. Рохли, затурканные, извращенные, у которых капают года едва-едва, размывая их понемногу, сглаживая острые углы. Они становятся из готических римскими развалинами, более гармоничными, величавыми. В общем, износ их облагораживает.

— Что произошло? — допытываюсь я.

Он пожимает плечами, не переставая хлопотать около девчушки.

— Ваш толстый боров не прекращал своих активных действий; необходимо было реагироватьі

— И что вы сделали?

— Применил одно из средств самозащиты.

— Какое?

Мартин Брахам указывает точное место на своем плече. Присматриваюсь и замечаю, что наверху в рукаве есть малюсенькая дырочка, незаметная для глаза, если не знать. По комнате носится сладковатый запах.

— Выпустили газ?

— Да.

— Опасный?

— Не очень для того, у кого сердце в порядке. Очень сильное усыпляющее.

— И как осуществляется выброс?

— Сильным нажатием на верх рукава. Это уже помогало мне выбираться из щекотливых положений.

— А на вас глаз не действует?

— У меня есть это!

Он приоткрывает рот и языком толкает один из резцов. Фальшивый зуб поворачивается перпендикулярно остальным. Мартин смыкает губы вокруг него.

— Фильтр. Главное — не дышать носом.

— Вы озверительно экипированы!

— Необходимость.

— А шнуры? Нейлон практически не рвется, развязать же узлы после работы Берюрье!..

Противник качает головой.

— Пустяки.