Я того же мнения.

И с точки зрения участия, я участвую, будьте уверены.

Тем более что одежка Дороти весьма подходит для нечаянных шалостей. Достаточно сделать один жест, чтобы узнать ее целиком и полностью! Конечно, ванная комната не является идеальной территорией, но мне очень нравится любовный пикник. Мы оба состязаемся в изобретательности. Прежде всего она имеет право на вертящийся табурет, хотя это и снижает уровень ремесла. Ну, а мандолину Якова-Делафона вы знаете? С подъемным выхлопом? Сюрприз на Сюрприз на умывальнике тоже неплохо. А также «облокотись на балконные перила, ты увидишь прохожих»! Скачущее мыло! Вибратор в рукаве. Прическа под Брута! Марокканский вазелин! Все оттенки лиры, как сказал бы Виктор Гюго.

И обратите внимание, негодники мои: сеанс проходит в рекордно короткий срок. Концентрация эмоций. Изобилие по всей шкале приемника! Но какой пыл! Какая синхронность!

Я останавливаюсь, когда она на грани обморока, и объясняю, что мы немножко стеснены временем и что, во всяком случае, разговор будет продолжен в более подходящих условиях.

Она берет мою голову в ладони. Контур нежной тактичности, подчеркивающий ее признательный взгляд. Ее губы прикасаются к моей поврежденной скуле. Когда она их убирает, маленький пурпурный маковый ореол расцветает посередине ее рта.

— Париж — это красиво, — шепчет она.

Какая вежливость, не так ли?

— Ну как, дела лучше? — спрашивает (исключительно к месту) сводный (и как еще) зять Дороти.

Он напялил пуловер на свою тенниску, зеленое махровое полотенце на шею и улыбается, сверкая белыми большими зубами.

Мадам Нино-Кламар представляет нас. Пенисмена зовут… Подождите, какое бы имя вам понравилось? Как? Вам наср..! Хорошо, тогда его зовут Алонсо Серунплаццо, вот так. Ничего, да?

— Где Инес? — спрашивает Дороти.

— Она сейчас придет; обсуждает с аббатом Щмурцем меню для приема в среду. А вот, — продолжает он, будто в спектакле, когда актер поворачивается к кулисам, — и они, как раз!

Ибо в театре, вы заметили, это происходит всегда таким образом. Предупреждают заранее. Говорят: «Я жду мужа, который сейчас придет».

Устраивают разные трюки, чтобы подчеркнуть, что ждут какого-то черта лысого. Иногда это рычание автомобиля, оканчивающееся клацаньем дверцы. В Париже в театрах они проделывают это уже шестьдесят лет. Авто, с которого была сделана звукозапись, это старье до 14-го года. Я узнаю тарахтенье, так как слышал его в музее звуков у Синотона. Там у них делают высококвалифицированные тесты определения шумов для производства акустического оборудования. Обмануть их невозможно. Дай им послушать какую-нибудь китайско-заумную музыку в темноте с завязанными глазами, и они тебе точно сообщают: «Пук молодой девушки, проходящей по Новому мосту!» или «Звон падения монеты в двадцать пять сантимов, продырявленной перед войной». Или еще: «Верещание белки в лесу Фонтенбло», или даже: «Семяизвержение на пластиковую крышку унитаза!» Ассы, я вам говорю! Фронтон собора Парижской богоматери — веретено по сравнению с ними!

Но я уклонился от темы.