— Убил реку! — отвечал Уру Дат.

Тогда кликнул старик бронзового дракона, и понес он юношу вниз, вдоль горного ущелья, по коему некогда мчалась река. И прилетели они в долину, где обильна была земля. А не стало реки — иссохла. Осыпались цветы, увяли юные побеги, пропал урожай, не родившись.

— Что сделал я? — вновь спросил старик.

— Убил долину! — сказал охотник.

И понес его дальше дракон, к городу, что стоял на холме.

— Вот, — сказал, — город, что кормит долина. Что сделал я?

— Убил город! — сказал Уру Дат.

Тогда повернул старик дракона, и вновь полетели они в горы, что ныне зовутся горами Аму. И увидел юноша: возродилась, снова течет река.

— Что сделал я? — спросил старик.

— Ничего! — сказал юноша.

— Твоя жизнь! — сказал старик, сел на дракона и улетел.

А юноша пришел к замку, где держал маг похищенную девушку, и выследил мага, как выслеживал быстрых горных ящериц у их нор. Выследил и пронзил длинной стрелой с черным наконечником из обсидиана. А потом забрал Семт-Хе.

Не стал Уру Дат ни вождем, ни героем. Никому не сказал, что убил мага — Тысяча Обличий. До самой старости был он охотником и сам забыл, что убил мага.

Но помнила Семт-Хе».

ХОРАНСКАЯ ЛЕГЕНДА

Дорога Богов, ровная, прямая, как полет стрелы, полого текла между желтых тонгорских лугов. Иногда она возвышалась над ними на десяток минов, иногда погружалась в неглубокие ущелья, вырубленные в незапамятные времена в каменистой бурой земле. Никогда в жизни Санти не видел ничего подобного этой дороге. Путь Древних, по которому шли они с другой стороны хребта, был в сравнении с ней извилистой горной тропкой. На сером гладком покрытии дороги не было ни трещин, ни сколов, хотя многие столетия прошли над ней. По краям покрытие приподнималось на полмина, и невысокие сплошные бортики словно ограждали серую реку, текущую по желтым покатым полям.

Там, в желтой траве, густой и сочной, поднимавшейся кое-где по пояс человеку, паслись отары овец, розовых, серых, белых, оберегаемые лохматыми черномордыми тагами. И стада коров, мелких короткорогих, непохожих на медлительных тучных торо Междуречья.

— Земли селения Гнон! — с гордостью сказала Ронзангтондамени юноше. — Стада моих мужчин!

Они втроем ехали в тикке Женщины Гнона, легкой, удобной, выкрашенной в снежно-белый цвет и запряженной шестеркой таких же снежно-белых, рослых тагтинов с маленькими острыми ушами. Ронзангтондамени время от времени улыбалась Санти. И улыбка эта казалась странной на ее волевом лице.

Ронзангтондамени лично решила сопровождать Санти и Этайю в столицу, раз уж они не пожелали остаться у нее. В то, что Нил — воплощенный Хаор, она не верила ни единого мига, но какое это имеет значение, если он друг Санти? Пусть зовется кем хочет! Она даже отдала ему, Нилу, собственную колесницу и собственного возничего. Пусть потешится: возил самого Хаора! Возничий был одним из ее мужей, а Ронзангтондамени чувствовала себя немного виноватой по отношению к ним: совсем перестала их любить со времени появления Санти. А ведь они были мужьями, закон требовал, чтобы Женщина Гнона заботилась о них. Это справедливо!

Торжественная процессия растянулась больше, чем на милонгу. Первыми, в сопровождении верхового эскорта, ехали Начальники Королевских хогр. В полном вооружении, с развевающимися на ветру султанами из горных трав над островерхими шлемами. Три брата были так похожи, что казались одним человеком, утроенным прихотью какого-нибудь бога. При виде их, гордо восседающих на откормленных уррах, встречные поспешно уступали дорогу.

За исполненными важности хогранами белая с золотыми навершиями колесница везла самого Хаора Доброго и Грозного, восседавшего на дорогих мехах с каменно-неподвижным лицом и идеально прямой спиной.