– Ух, – сказал Сэмми. – Ух ты, Джо. Это хорошо. Это красота.

– Он чтобы освободить мир, – сказал Джо.

– Именно.

– Позволь мне задать у тебя вопрос.

– Спрашивай сколько влезет. У меня уже всё тут. – И Сэмми самоуверенно постучал себя пальцем по виску, почти болезненно напомнив Джо Томаша; спустя минуту, услышав вопрос, Сэмми, точно так же как Томаш, падет духом.

– В чем почему? – спросил Джо.

Сэмми медленно кивнул, потом замер.

– Почему, – сказал он. – Ешкин кот.

– Ты сказал…

– Я знаю. Я знаю. Я помню, что сказал. Так. – Сэмми подобрал пальто и цапнул последнюю пачку сигарет. – Пойдем-ка прогуляемся.

Затем рука, громадная и тяжелая, как лосиный рог, напружиненными жилами пристегнутая к предплечью, похожему на дубовый сук, хватает мальчика за плечо и уволакивает обратно за кулисы.

– Головой надо думать, молодой человек, – молвит великан восьми с лишним футов ростом, обладатель гигантской руки. У него лоб как у гориллы, фигура как у медведя и акцент, как у венского профессора медицины. Он умеет разорвать напополам стальную бочку, словно баночку табака, за один угол поднять вагон поезда, играет на скрипке не хуже Паганини и подсчитывает скорость астероидов и комет, одна из которых носит его имя. Его зовут Алоис Берг, а комету – комета Берга, но для театральных завсегдатаев и друзей он обычно попросту Большой Ал. – Пойдем, там с аквариумом проблемы.

За сценой по местам разложены и расставлены пыточные инструменты и путы, на вид угрожающие и курьезные разом, – в нужный момент рабочие сцены вытащат, выкатят или на лебедках поднимут их и переместят на подмостки «Палаццо». Перед нами штатная дурдомовская койка психически больного, исполосованная ремнями; большая узкая молочная канистра из клепаного железа, средневековый агрегат для колесования и нелепая хромовая вешалка на колесиках, где на прозаических проволочных плечиках болтается фантастический гардероб: смирительные рубашки, веревки, цепи и толстые кожаные ремни. И тут же стоит аквариум – громадный стеклянный параллелепипед, вертикальный, внутри поместится дельфин: затопленная телефонная будка. Стекло дюймовое, закаленное и защищенное. Замки аккуратны и водонепроницаемы. Брусья рамы крепки и надежны. Мальчик все это знает, потому что построил аквариум сам. На мальчике, видим мы теперь, кожаный фартук с инструментами. За ухом торчит карандаш, в кармане лежит малярный шнур. Если с аквариумом проблемы, мальчик все починит. Он должен все починить: меньше пяти минут – и взовьется занавес.

– Что тут случилось? – Мальчик – вообще-то, он почти мужчина – с апломбом приближается к аквариуму, не обращая внимания на костыль под мышкой, словно не чувствуя хромоты на больную с младенчества левую ногу.

– Он, похоже, инертен, мальчик мой. Обездвижен. – Большой Ал подходит к аквариуму и дружески его пихает. Тысячефунтовый ящик кренится, вода внутри содрогается и плещет. Большой Ал мог бы выдвинуть аквариум на сцену в одиночку, но есть регламенты профсоюза, пять крупных рабочих сцены смотрятся эффектнее, а эффектность требуется для трюка. – Говоря короткими словами, заело.

– Там что-то попало в колесо.

Молодой человек опускается на пол, руками перехватывая костыль, ложится на спину и вползает под угол громоздкого основания аквариума. По углам рамы – обтянутые резиной колесики на стальных шарнирах. Между одним колесом и шарниром что-то застряло. Молодой человек достает отвертку и принимается за работу.

– Ал, – доносится его голос из-под аквариума, – что с ним сегодня такое?

– Ничего, Том, – отвечает Большой Ал.