Такое настроение государыни раздражало старых противников Потемкина, считавших, что теперь настал их час. В мае 1792 года Завадовский писал Семену Воронцову о князе: «Его память и теперь с похвалами, и о его имени многое течет, как прежде». Тогда же Ростопчин понял, что обманулся и светлейший не забыт, как того желалось. «Память князя, хотя и ненавистная всем, имеет еще сильное влияние на мнение двора, — писал он Воронцову, — к нему нельзя применить пословицу: „У мертвой змеи не осталось яда“». Последняя фраза перекликается с известной цитатой из Каббалы — «Лучшей змее размозжи голову», хорошо известной в масонских кругах.

Императрица запросила у бывших сотрудников светлейшего информацию о его предсмертных планах и идеях. Первыми ответили Попов и Фалеев. Вероятно, другим тоже было что сказать. И тут буквально в считаные месяцы смерть коснулась нескольких наиболее осведомленных соратников Потемкина. Мы уже упоминали о Ветошкине — это был человек от политики далекий и не представлявший угрозы, но он постоянно, много беседовал с князем и мог знать кое-что «лишнее». Следом за троюродным братом ушел из жизни Михаил Сергеевич Потемкин. За свою вдумчивость и серьезность он получил от князя прозвище «Святой». Михаил был камергером и генерал-кригскомиссаром, ответственным за снабжение армии. Его смерть выглядит чистой случайностью — в дороге опрокинулась карета и седок разбился.

Следующий, 1792 год принес еще три смерти. Лихорадка унесла Фалеева. Осенью заболел и уже 1 октября скончался преосвященный Амвросий, бывший духовник князя. А через несколько дней, узнав о смерти друга, слег и преосвященный Моисей. Утром 6 октября он был найден в своей спальне мертвым, с тремя ранами на шее. Согласно официальной версии, священник сам нанес себе удары ножом во время приступа болезни. Стоит ли говорить, что подобный вывод не выглядел в глазах современников правдоподобным. И Амвросий, и Моисей были в церковных кругах фигурами заметными. Известные переводчики, богословы и проповедники. Что знали эти люди? Какие документы хранили? Кому могли быть опасны? Тайна осталась нераскрытой.

Оглядываясь вокруг, престарелая императрица сознавала, что ей, в сущности, не на кого опереться. Она сделала попытку воспитать себе защитника в лице Зубова. В течение каких-нибудь полутора лет после смерти князя Платон стал графом, генерал-поручиком, генерал-адъютантом. Видя в нем политического наследника светлейшего, Екатерина сделала Зубова шефом кавалергардского корпуса — своей личной охраны, поручила ему Екатеринославскую и Таврическую губернии. М. И. Семевский в очерке о Зубове писал: «Могила Потемкина послужила ему ступенькой к высшим степеням отличия. Взгляд императрицы на нового любимца, снисходительный до ослепления, отличался старческой близорукостью».

Обманувшиеся в ожиданиях близкого захвата власти сторонники Павла теперь от бессилия злословили нового временщика. В июне 1792 года Ростопчин писал Семену Воронцову: «Зубов… дает чувствовать свое всемогущество самым возмутительным образом; он от природы глуп, но память заменяет ему здравомыслие; его болтовня то умная, то таинственная, и технические слова придают ему вес и значение… Унижение — вот прием, который у него находят… Он скрытен, боится связей и окружен шушерою». Под властной рукой Зубова быстро взвыли те, кто еще вчера с ожесточением бичевал пороки Потемкина.