Клиффорд Саймак. Поведай мне свои печали
Была суббота, и дело шло к вечеру, так что я устроился на крылечке и решил как следует поддать. Бутылку я держал под рукой, настроение у меня было приподнятое и поднималось все выше, и тут на дорожке, ведущей к дому, показались двое: пришелец и его робот.
Я сразу смекнул, что это пришелец. Выглядел он в общем-то похожим на человека, но за людьми роботы по пятам не таскаются. Будь я трезв как стеклышко, у меня, может, глаза слегка и полезли бы на лоб: с чего бы пришельцу взяться у меня на дорожке, — и я бы хоть чуточку усомнился в том, что вижу. Но трезв я не был, вернее, был уже не вполне трезв. Так что я сказал пришельцу «Добрый вечер» и предложил присесть. А он ответил «Спасибо» и сел. — Ты тоже садись, — обратился я к роботу и подвинулся, чтобы ему хватило места. — Пусть стоит, — ответил пришелец. — Он не умеет сидеть. Это просто машина. Робот лязгнул на него шестеренкой, а больше ничего не сказал. — Глотни, — предложил я, приподнимая бутылку, но пришелец только головой помотал. — Не смею, — ответил он. — Метаболизм не позволяет. Это как раз из тех хитроумных слов, с какими я немного знаком. Когда работаешь в лечебнице у доктора Абеля, поневоле поднахватаешься медицинской тарабарщины. — Какая жалость, — воскликнул я. — Не возражаешь, если я хлебну? — Нисколько, — сказал пришелец. Ну, я и хлебнул от души. Видно, чувствовал, что выпить надо позарез. Потом я поставил бутылку, вытер губы и спросил, нет ли чего другого, чем я могу его угостить. А то с моей стороны ужасно не гостеприимно было сидеть и лакать виски, а ему даже и не предлагать. — Вы можете рассказать мне про этот город, — ответил пришелец. Кажется, его имя Милвилл? — Милвилл, это точно. А что тебе надо про него знать? — Всевозможные грустные истории, — сказал робот. Он, наконец, решил заговорить. — Робот не ошибается, — подтвердил пришелец, устраиваясь поудобнее в позе, явно выражающей предвкушение. — Поведайте мне обо всех здешних бедах и несчастьях. — А с чего начать? — поинтересовался я. — Хотя бы с себя. — С меня? У меня никогда не было никаких несчастий. Всю неделю я подметаю в лечебнице, а по субботам надираюсь в дым. За воскресенье мне надо протрезветь, чтобы с понедельника начать подметать снова. Поверь мне, мистер, — втолковывал я ему, — нет у меня несчастий. Сижу я на своем месте крепко. Свожу концы с концами… — Но, вероятно, есть и другие… — Что есть, то есть. Ты за всю жизнь не слышал столько жалоб, сколько нынче развелось в Милвилле. Тут у всех, кроме меня, целая прорва всяких бед. Еще бы куда ни шло, если б они не трепались про них направо и налево… — Вот и расскажите мне, — перебил он. Пришлось хлебнуть еще разок и рассказать ему про вдову Фрай, что живет чуть дальше по улице. Я сказал, что вся ее жизнь была сплошной мукой: муж сбежал от нее, когда сынишке едва исполнилось три годика, и она брала стирку и сдирала себе пальцы в кровь, чтобы прокормиться с ребенком, а потом, когда сыну сравнялось тринадцать или четырнадцать, не больше, он угнал машину и его отправили на два года в исправительную колонию в Глен-Лейк. — И это все? — спросил пришелец. — В общих чертах все, — ответил я. — Но я, конечно, упустил многие цветистые и мрачные подробности из тех, до которых так охоча вдова. |
