— Стоит. Ради тебя стоит.

— Спасибо, — с благодарной улыбкой сказала Фара. — Такие слова приятно слышать любой женщине. Но ведь ты меня не знаешь, и может оказаться, что я недостойна таких жертв. Такой мужчина, как ты...

— Что значит, такой мужчина, как я? — подхватил ее слова Шехаб, не дав закончить фразу.

— Но ведь в восточных культурах женщине полагается быть добродетельной и...

— Ты имеешь в виду то, что твой поступок в саду никак нельзя назвать добродетельным? Ну и что? Мы оба хотели одного и того же. Кем же теперь ты прикажешь мне себя считать? Волокитой? Я, кстати, себя к таковым не отношу.

— Может быть. Но ведь требования, которые мужчины предъявляют женщинам, отличаются от тех, которые они предъявляют к себе.

— Только не я.

— Может быть, — грустно повторила Фара. — Однако из нас двоих именно ты остановился, тогда как я совсем потеряла голову.

— То же самое произошло и со мной, — заметил Шехаб. — Меня остановил страх, что после ты обвинишь меня в намерении воспользоваться твоей слабостью. Я не верил в рассказы о всепоглощающей страсти, пока сам не стал ее жертвой. Иначе как объяснить то, что стоит мне только взглянуть на тебя, как тотчас хочется заняться с тобой любовью?

Взгляд, который Фара подарила ему, говорил о том, что их желания схожи. Однако вслух она сказала другое:

— Мне не хочется, чтобы твоя личная жизнь стала достоянием общественности. Поверь мне на слово, от такой популярности иногда хочется выть волком.

— До меня не так-то просто добраться, — привлекая ее к себе, сказал Шехаб. — И у меня достаточно власти, чтобы заставить их забыть о нас обоих.

В его голосе так явно прозвучала угроза, что Фара не удержалась от смеха:

— Ты сказал это таким тоном, что у меня мурашки по спине побежали. Однако что-то мне подсказывает, вряд ли твои приемы законны.

По губам Шехаба скользнула хищная улыбка:

— Ты напрасно волнуешься, ангел мой. Я лишь собираюсь накормить их собственной кашей. Вряд ли каждый из папарацци окажется святым и безгрешным, особенно если раскрыть некоторые их методы получения информации.

— Око за око, так, что ли? — засмеялась Фара.

— Этот принцип жизни существует столько же, сколько и само человечество, и я не вижу причин отрекаться от него. Так что самых обнаглевших особей время от времени полезно ставить на место, чтобы не быть сожранным стаей.

— Всегда приятно иметь могущественного покровителя, — произнесла Фара и вздохнула. — Но думаю, мне лучше все-таки отказаться от подобной помощи.

— То есть ты все еще сомневаешься, что мне по силам навсегда отвадить от тебя самых настырных папарацци?

— Нисколько в этом не сомневаюсь. Просто мне становится не по себе, как подумаю, что вмешательство такого человека, как ты, многим может стоить работы. Так что пусть все будет как есть. Ведь должны же они когда-нибудь оставить меня в покое, верно?

— Беспардонные журналисты нагло суют носы в твою личную жизнь, а ты еще берешь их под защиту?!

— Просто стараюсь не обращать на это внимания, вот и все, — ответила Фара. — Что бы они ни писали — я молчу. Когда-нибудь им надоест сочинять небылицы обо мне, и они переключатся на кого-нибудь другого.

Шехаб едва сдержался, чтобы тут же не начать убеждать Фару разрешить навсегда отбить желание у папарацци преследовать ее. И не важно, какие средства для этого пустит он в ход.

— Раз ты отказываешься от моего предложения... — вздохнул он, — не хочу даже думать о том, во что превратится твоя жизнь после нашего возвращения. Поехали со мной? — вдруг предложил Шехаб.

Фара растерялась:

— Не знаю.