К рассвету второго дня путешественники были далеко от света солнца. Неуверенные шаги Зефона сопровождались лязгом поршней и звуками тяжёлых металлических ног в тихих коридорах. Миллиарды жили и трудились в стенах Дворца, но конвой не встречал никого из них, словно это было не сердце Империума, а всего лишь пустым миром, царством камня и тени.

Они шли. Каждые несколько часов они миновали одну из печатей, круглые раздвижные ворота стояли открытыми и ожидавшими: их никто не патрулировал, не охранял и не перегораживал.

Они миновали арку Хибран, своды которой освещали огни факелов, горевшие всю Долгую ночь и продолжавшие гореть до сих пор. Они шли по молитвенному пути вечных, под взглядами нарисованных глаз побеждённых военачальников. Они шли, пока не спустились в подземелья фундамента Дворца, выдолбленные в хребте Гималазии, естественных породах планеты, и всё равно продолжали спускаться.

Сервиторы-рабочие начали встречаться в нечастых интервалах, как и адепты в мантиях, склонившиеся над машинами и оборудованием на базальтовом полу. Коридоры оставались высокими и широкими – рыцарям ни разу не пришлось пригибаться или возвращаться в поисках другого пути, и на земле виднелись следы бесчисленных ног и гусениц.

Несмотря на эйдетическую память Зефон не был уверен, когда именно он понял, что конвой больше не пересекает запасные маршруты. После пятой печати? Шестой? Когда множество вспомогательных коридоров, наконец, сошлись в этот последний путь?

Инстинктивное чувство направления медленно начало говорить другую правду – углы и повороты меняли его путь не всегда вниз, но никогда вверх, направляя глубоко в кору планеты. Он шёл по лабиринту. Не такому, как эклектичные сады-лабиринты богатых или тюрьмы мифологических чудовищ, а по настоящему лабиринту из древних терранских преданий, которые некогда встречались в святых храмах и местах паломничества. Он знал это благодаря изучению до имперских духовных памятников, вытесненные на этажах собора или вытравленные на земле, они образовывали дорогу для паломников, где каждый шаг вёл к центру. Они символизировали пути осмысления, путешествие от незнания к просвещению. Это было такое же путешествие?

Я слышу гром.

Едва мысль появилась, как он понял её ошибочность. Конечно же, не гром, не важно, как похож звук. Ложный гром со временем становился всё громче, от поворота к повороту, от туннеля к туннелю.

Зефон увидел поблёкшие символы на стенах и стёр пыль настолько аккуратно, насколько мог бионической рукой. Простые примитивные изображения открылись его любопытному прикосновению, они напоминали наскальные рисунки самых ранних человеческих культур. Он шёл дальше, останавливаясь наугад и осматривая первобытные произведения искусства: сцены охоты простых фигур с копьями на огромных зверей; сообщество призрачных людей, собравшихся вокруг красно-оранжевых лепестков огня; десятки фигур с поднятыми руками, которые поклонялись сфере солнца над собой.

Вскоре путешественники достигли моста, а вместе с ним и грома.

Путь перед ними пролегал через бездну. Сервиторы, не останавливаясь, покатились вперёд. Рыцари замешкались, военные доспехи остановились. Зефон также остановился, соскользнул с транспортёра, на котором ехал, и недоверчиво уставился на источник грома, низвергавшийся в бесконечную черноту. Собранная в подземных хранилищах вода Терры обрушивалась огромными ревущими водопадами с высокого потолка пещеры.

Зефон понял, что улыбается, а затем рассмеялся над захватывающим дух зрелищем, настолько масштабным и настолько оглушительно подавляющим грохотом. Он сражался на океанических и муссонных мирах, но от этого впечатление не стало менее величественным. Он был ребёнком Ваала и мало планет могли сравниться в пронизанном радиацией и измученном жаждой наследии с тем далёким шаром.

И всё же они шли, шаги превращались в метры, метры превращались в километры.