|
— Мы… мы… — шепот снова затих, — я… я… я… — шептавший словно заставлял себя снова и снова произносить это слово. Слово, которое стоило ему изгнания из Семьи. И казалось, что, заплатив за него такую цену, он старался не выпустить его из рук. — Я… вышел за Большие развалины… Один. С пустой головой. Представляете, с пустой головой, в которой больше не было родного гула Семьи, с которым мы появляемся на свет и с которым проходим конец пути, когда подходит срок. Эта тишина, эта пустота нестерпимы, они причиняют острую боль. Она царапает и зудит ум, и ум не знает, как избавиться от тишины. А она все растет и растет — эта проклятая тишина, она, ненавистная, становится огромной и гулкой, как далекие развалины на берегу, она заполняет весь мир…
Я… я не мог идти. Я бросился на землю, я катался по ней и бился головой о камни. Я думал о конце пути. Я хотел уйти подальше от Семьи, что прогнала меня, и не мог уйти от нее. А потом… потом я подумал о вас… — Долго же ты вспоминал, — сказал Верткий. — Там, на тропе, когда мы пришли, ты сразу крикнул «бей!». — Мне стыдно и больно. Мы… м… я не знаю, что случилось там. Как будто это был не я… — И ты пришел к нам? — спросил Первенец. — Да. — А как ты нашел нас? — Не знаю. В какой-то момент в пустоте я начал различать тихие звуки. Сначала мне показалось, что я снова слышу голос Семьи, но потом понял, что это не Семья. Голоса спорили — о чем, я не мог понять, — но спорили, и это не походило на ровный, привычный голос Семьи. — Спасибо, что объяснил, — сказал Узкоглазый. — Как будто мы никогда не слышали голоса Семьи. — Прости, мы… я так страдаю, я так измучен, что наши… мои мысли текут с трудом, мешаются… Да, я услышал споры и понял, что слышу тех, кто пришел… Я… я шел на ваши голоса. И пришел. Я хочу быть с вами. — Ты просто боишься одиночества. — Может быть. — Тебя видел кто-нибудь? — Нет, никто. — Ты можешь выпустить нас? — Нет. — Почему? — Я уже пробовал. Дверь не подпускает меня. — Да, отлично они нас здесь замуровали, — вздохнул Узкоглазый. — Попробуй еще раз, — приказал Верткий. — Я пробовал много раз. Я хотел сделать что-нибудь для вас. Но каждый раз, когда я подношу руку к двери, что-то невидимое останавливает ее. Мы… я помню, мы запирали так запасы продовольствия от животных, но эллы всегда спокойно открывали такие запоры. — Он больше не член Семьи, — сказал Тихий. — Такие запоры может открыть только Семья. — Уж это-то точно, — насмешливо сказал Узкоглазый, и в голосе его звучало странное удовлетворение. — Невозможно. — Что мне делать? — прошептал элл снаружи. — Я полон страха… — А что тебе делать? Сиди спокойно и жди, пока тебя не увидят и не прогонят снова. — Я попрошусь к вам. — И будешь глупцом. Иди к коррам, к неживым. У тебя уже есть «я». Какое ни на есть, а «я». Будешь хоть жив, будешь сыт. А здесь у нас издохнешь, — сказал Верткий. — Уж это точно. Все мы тут издохнем, — радостно подтвердил Узкоглазый. — Иди, элл, — сказал Первенец, — прошу тебя. Ты только что заново родился, и тебе не нужно думать о конце пути. |
