Матросы один за другим попрыгали за борт и зашлепали на берег. Они строили себе из низкого кустарника шалаши и разводили костры, чтоб поджарить свои овсяные лепешки. Однако, в отличие от Мелли и горцев, возможность снова оказаться на твердой земле не вызвала у них бурной радости. Серианцы — и это в равной степени относилось как к простым морякам, так и к братьям Джену и Фразе — представляли собой самодостаточные структуры. По большому счету им было безразлично, находиться в ограниченном пространстве торгового судна или же на территории торгового представительства.

Четверо матросов брели по берегу, согнувшись под тяжестью железного главного якоря; остальные потихоньку травили трос за ними. Установили они его в сорока футах от кромки прибоя — это должно было предохранить «Золотой Дракон» от ночного дрейфа. Остальные спускали с кормы становой якорь, чтобы волны или сильный ветер не загнали корабль слишком далеко на берег и не помешали отплыть завтра с утренним приливом.

Джен и Фраза не ждали никаких неприятностей от этой высадки на берег, но в памяти Кашела еще жил тот аномальный шторм, который прошелся над их родной Баркой и принес к их берегам королевскую трирему. Так или иначе, его мнения не спрашивали. Да и горцам требовалось свежее мясо — тут спорить не приходилось.

Мелли сидела на его плече, скрестив ноги и старательно отворачиваясь от Кашела, она сердито сопела.

— Здесь нет никаких крыс, — заявила фея. — Я бы учуяла их. И горцев можно не бояться — они считают меня чем-то вроде твоего питомца.

Она обернулась и показала Кашелу язык.

— Думаю, ты и сам все это понимаешь, — добавила она. Стоя на палубе, юноша ткнул посохом в почву: верхний слой в несколько дюймов составлял нанесенный приливом песок, но под ним обнаруживался твердый слежавшийся известняк. Поэтому Кашел не стал прыгать на берег, как горцы и матросы, а степенно сошел, придерживаясь за поручни и помогая себе посохом. Человек его комплекции и силы быстро отучается от порывистости. Да к тому же Кашел по натуре не был торопыгой. Вообще-то, ему казалось, что на борту он чувствовал себя достаточно комфортно. Поэтому он даже удивился, почувствовав прилив радости при виде зеленеющих кустов. Пусть даже это был всего-навсего мелкий, с горькими листьями тамариск. Юноша прикинул, как же козы умудряются выживать на таком корме и каково на вкус их мясо — не горчит ли? Впрочем, надо думать, горцы не очень разборчивы в еде…

Как только Кашел вышел на сухую землю, Мелли соскочила плеча и вскарабкалась на первый же попавшийся куст. Она сорвала один из мелких розовых цветов и заткнула его за ухо, на ее изящной головке он выглядел как садовая роза.

— Ох, — воскликнула фея, вновь соскакивая на землю, — до чего же хорошо!

Вверх по склону поднималась неглубокая лощинка — скорее всего, результат постоянно дующих ветров. Очевидно, во время шторма по ней сбегают, весело журча, ручьи. Разбросанные кусты стояли на своеобразных пьедесталах из песка, скрепленного их корнями, а между этими миниатюрными плато змеились выветренные дорожки.

Кашел задержался у входа в лощинку, желая проверить землю на наличие следов коз или, что важнее, крыс. Мелли, конечно, могла говорить что угодно, но он-то…

Юноша поднял глаза как раз вовремя, чтоб заметить, как фея скрылась в овражке — она неслась вприпрыжку, время от времени прокручивая «колесо». Ее смех серебряным колокольчиком прокатился по склону и тоже затих.

— Мелли! — закричал Кашел. Подняв свой посох вертикально, чтоб не путаться в кустарнике, он перешел на бег. Юноша надеялся, что вот сейчас он минует изгиб лощинки и увидит фею: озорная физиономия с высунутым языком.