— Садись и давай выпьем, — отозвался кельт, отбросив в сторону сломанное древко и взяв в руки кубок. По выражению его лица было видно, что он уже отбросил свои воспоминания о потерянном величии и прочие грустные мысли. — Я давно не был на Востоке и не ожидал увидеть человека, подобного тебе. Сдается мне, ты не таков, как все те египтяне, арабы и турки, которых я встречал.

— Я родился далеко, к востоку отсюда, среди шатров Золотой Орды, в степях Верхней Азии, — сказал Гарун, опускаясь на скамью. Его лицо вновь приняло веселое выражение. — Я был уже почти взрослым, когда услышал о Магомете, хвала ему! Хо, богатур! Кем я только не был в этой жизни! Когда-то довелось мне быть татарским князьком — я сын хана Субудая, который был правой рукой Чингис-хана. Потом — когда турки совершили набег на восток и захватили в Орде множество пленных — я стал рабом. На невольничьих рынках Каира меня продали за три слитка серебра, клянусь Аллахом, и мой хозяин отдал меня в багайризы (если тебе неизвестно, то багайризами называют солдат из рабов), потому что он боялся, что я его задушу! Хо! А теперь я — Гарун-путешественник и совершаю паломничество к святым местам. Но всего несколько дней назад я был человеком Байбарса, дьявол его побери!

— На улицах люди говорят, что этот Байбарс и есть настоящий правитель Каира, — с любопытством произнес Кагал. Хотя он недавно появился на Востоке, он уже слышал это часто повторявшееся имя.

— Люди врут, — махнул рукой Гарун. — Египтом правит султан, а султаном правит Шаджар ад-Дарр. Байбарс же всего-навсего генерал багайризов, величайший болван. И я был его человеком! — Он внезапно громко расхохотался. — Я приходил и уходил по его приказанию — укладывать его в кровать, поднимать его по уграм, сидеть вместе с ним за столом, кормить его… Я только что не пережевывал за него пищу! И все же я убежал от него! Клянусь Аллахом, сегодня мне не придется возиться с этим глупым Байбарсом! Я свободный человек, и пусть дьявол займется им, султаном и Шаджар ад-Дарром, да и всей Саладинской империей. Теперь я сам себе хозяин!

Из него ключом била энергия, не позволявшая ему ни одного мгновения посидеть спокойно и помолчать. Казалось, от радости он слегка обезумел. Синие глаза его излучали неиссякаемую жизненную силу. С громким раскатистым смехом он хлопнул ладонью по столу и заорал:

— Клянусь Аллахом, малик, ты поможешь мне отпраздновать мое освобождение от безмозглого осла Байбарса, дьявол его побери вместе со всей его грязью! Эй, парень, неси кумыс! Мы с господином Кагалом собираемся устроить такую пьянку, какой кабаки Дамиетты не видели последние сто лет!

— Но мой господин уже опустошил целый кувшин вина и совсем пьян! — воскликнул неопределенного вида слуга, которого Кагал нашел себе на одном из причалов. Он вовсе не так уж заботился о своем господине, а просто по восточной привычке вмешивался во все со своими суждениями.

— Что я сказал? — зарычал Гарун, хватая кувшин вина. — Не смей перечить! Вот смотри, я сейчас выпью залпом этот кувшин! — Большими глотками он осушил кувшин и с грохотом поставил его на стол.

Наконец принесли кумыс — перебродившее кобылье молоко в перевязанных и запечатанных кожаных мехах, — запрещенный напиток, привезенный с караванами из турецких земель для соблазна пресыщенной знати и удовлетворения жажды кочевников и багайризов.

Кубок за кубком Кагал вместе с Гаруном поглощал беловатый острый напиток. Никогда еще у изгнанного ирландского короля не было такого собутыльника, как этот бродяга. От громового смеха Гаруна вздрагивали даже видавшие виды сплавщики леса, что сидели сейчас в таверне.