|
Порой визгливый женский смех перекрывал гомон пирующих. Во всей этой сцене проглядывало что-то фальшивое, какая-то натянутая легкость, искусственное веселье. Но я и тут не нашел Алуны и, выйдя через одну из дверей красного дерева, пересек увешанные шелками покои. Освещались они тускло, и я чуть не налетел на старого Шаккару. Тот отшатнулся. Он выглядел почему-то расстроенным, встретившись со мной. Я заметил, что он прячет что-то под балахоном, который, как сообщил Акхеба, надел сегодня в нашу честь.
Думал я в тот момент только об одном. — Я хочу поговорить с Алуной, — сказал я. — Где она? — В настоящее время она исполняет свои обязанности и не может с тобой увидеться, — ответил жрец. — Приходи завтра в храм… Он потихоньку попятился от меня, и по едва заметной бледности, проступившей под его смуглой кожей, по дрожи в его голосе я понял, что он смертельно меня боится и хочет от меня избавиться. Во мне живо вспыхнули подозрения варвара. Через мгновение я уже сжал горло жреца, выкручивая ему руки. Я отобрал длинный нож, который он извлек из-под балахона. — Где она, шакал? — прорычал я. — Говори, а то… Жрец болтался в моих руках словно марионетка, не доставая брыкающимися пятками до пола. Шея его выгнулась назад и каким-то чудом еще осталась несломанной. Боясь смерти, широко выпучив глаза, он задергал головой, и я чуть ослабил захват. — Она в святилище Иштар, — пробормотал жрец. — Ее должны принести в жертву богине. Сохрани мне жизнь… я тебе все скажу… открою тайну и весь заговор… Но я уже услышал достаточно. Схватив жреца за пояс и за колено, я вскинул его над головой, вышиб ему мозги, стукнув о колонну, и, прыжками промчавшись меж рядами массивных колонн, выскочил на улицу. В городе царила угрожающая тишина, как перед бурей. Той ночью на улицах не собиралось никаких толп празднующих по случаю победы над врагами. Двери всех домов были заперты, окна закрыты ставнями. Свет нигде не горел. Я не увидел во всем городе ни одного сторожа. От этого город выглядел странным и нереальным. Безмолвный, призрачный город, где единственными звуками стали крики пирующих асиров, доносившиеся из большого зала. Я разглядел пылающие факелы на площади, где лежали раненые. Увидел я и старого Асгрима, сидевшего во главе стола. Руки у него были в пятнах от засохшей крови, а в дырах шелкового плаща просвечивала иссеченная и пропыленная кольчуга. Над головой у него раскачивались большие черные перья, отбрасывающие тень на его суровое лицо. Вдоль всего стола девушки обнимали и целовали полупьяных асиров, снимая с них тяжелые шлемы и помогая выбраться из кольчуг, в которых после выпитого вина моим соплеменникам стало жарко. Келка, словно изголодавшийся волк, обгладывал большую мясистую кость. Несколько смеющихся девушек дразнили его, уговаривая отложить меч, пока Келка, разозлившись от их веселья и назойливости, не нанес ближайшей из них такой удар костью, что красавица рухнула на пол то ли замертво, то ли без чувств. Но пронзительный смех и веселье ничуть не уменьшились. Мне вдруг показалось, что предо мной сидят вампиры и скелеты, смеющиеся и пирующие прахом и пеплом. Я поспешил по безмолвной улице, пересек двор и миновал дома жрецов. Тут никого не было, кроме рабов. Ворвавшись в портик храма с высокими колоннами, я пробежал через полосу густого мрака, выставив вперед руки, влетел в тускло освещенное внутреннее святилище и остановился, замерев. Младшие жрецы и обнаженные девушки столпились вокруг алтаря на коленях. Низко склонившись в поклонах, они распевали песнь жертвоприношения, держа в руках золотые кубки для сбора крови, стекавшей по высеченным в камнях канавкам. А на алтаре, тихо стеная, как могла бы стенать умирающая газель, лежала Алуна. В святилище царил сумрак из-за клубов дыма фимиама. |
