Изменить размер шрифта - +
Теперь у вас – весь мой арсенал – весь мой музей – и вся моя библиотека. Я – чист.

 

– Марина! (Алин голос.) А мне можно подарить Володе мой «Волшебный фонарь»? Чтобы он читал в вагоне, если уж очень будут ругаться солдаты. Чтобы он им читал, потому что они тогда от удивления усмирятся, а потом заснут. Потому что деревенские, от стихов, всегда засыпают. Я когда Наде читала стихи, она всегда спала.

 

Володя, целуя ручку и в ней книжку: – Я не с солдатами еду, Алечка, а с сумасшедшими, говорят – тихими, но сейчас тихих нет, сейчас – все буйные.

 

– Ну, они уж от Марининых стихов – не заснут!

 

 

 

– Володя, а мы с Мариной вам письма написали на дорогу, как когда-то писали папе, чтобы читал в вагоне. Это – наши прощальные голоса.

 

 

 

– Когда ваш поезд?

 

– Скоро. Мне уже идти нужно.

 

– А проводить?..

 

– Нет, Марина Ивановна, я хочу с вами проститься – здесь.

 

 

 

– Теперь посидим перед дорогой.

 

Садимся в ряд, на узкий диван красного дерева. Аля вслух молится: – Дай, Господи, Володе счастливо доехать и найти на Юге то, что ищет. И потом вернуться в Москву – на белом коне. И чтобы мы еще были живы, и чтобы наш дом еще стоял. Аминь.

 

Крестимся, встаем, сходим по узкой мезонинной лестнице в вечную тьму коридора. На мое извечное движение – идти с ним дальше:

 

– Не провожайте дальше. Трудно будет идти.

 

Последняя минута. Скажу или нет? Скажет или —

 

Просто, как если бы всю жизнь только это и делал, обнимает меня за голову, прижимает к груди, целует в голову, целует в лоб, целует в губы.

 

Потом трижды крещу, творю над его лбом, плечами, грудью тот основной = крест его лица.

 

Отступил: уже за порогом. И через порог, уже без руки:

 

– Прощайте, Марина (и гору глотнув) – Ивановна.

 

 

 

Милый Володя!

 

 

 

Желаю, чтобы в вагоне не было душно, чтобы вас там кормили, хорошо обращались, никто к вам не приставал бы, дали бы вам открытое окно. Хочу, чтобы вся дорога была так хороша и восторженна, как раньше. Вы уезжаете, наш последний настоящий друг.

 

Володя! Я сейчас подняла голову и была готова заплакать. Я очень грущу. Вы последний по-настоящему любили нас, были так нежны с нами, так хорошо слушали стихи. У Вас есть Маринина детская книга. Вы ее будете читать и вспоминать, как читала Вам – я. Скоро опять кто-нибудь поедет в Киев и мы опять Вам напишем письма.

 

Володя. Мне кажется неправдой, что скоро Вас не будет. О, Господи! Эти вагоны не подожгут, потому что все пассажиры невинные. Постарайтесь быть незаметным и придумайте себе хорошую болезнь. Может случиться ужасно…

 

Эти напутственные Алины ужасы – не уцелели, потому что тут же послышался Володин прощальный стук, и письма ее себе в тетрадку я допереписать не успела. Думаю, что следовало описание водворения Володи на киевском вокзале из сумасшедшего вагона – в фургон, как самого опасного из сумасшедших.

 

 

 

На книге о Жанне д'Арк было надписано:

 

– Мы с вами любим – одно.

 

 

 

Потом было письмо, одно-единственное, в несколько строк.

Быстрый переход