— «Коли зло само прошло, так и помогать нечего», возразил Светомир. Ответил игумен:

«Есть многое, царевич, на земле благого и светлого, что зачалось и быть могло, но стать не возмогло. Надлежит помогать добру становитися и являтися в положенный час». (481)

Сказал Светомир: «Стать восприемником добра — сие есть велик благодать. А вот, когда воля грешная упирается, разве ей наперекор приказывать можно, разве дозволено насиловать ее?»

— «Никак, Светомире: Насилие к добру не приводит. Воспомни что Апостол Матфей про Господа нашего Иисуса Христа говорит: 'да сбудется реченное чрез пророка Исаию... не воспрекословит, ни возопиет, и никто не услышит на улицах голоса Его; трости надломленной не переломит и льна курящегося не угасит, доколе не доставит суду победы' .» 

«А коли воля грешная упирается — что же с нею делать наказано?» опять спросил Светомир.

Отвечал игумен: «Когда воля добро гонит, упирается, сие еще не значит, что она непременно грешная. Один Господь вопреки всему знает кто есть Его «избранный сосуд». Терзателя церкви юношу Савла ослепил свет с неба, и прозрел апостол Павел. Нумидийскому грешнику Аврелию свирельный голос указал на Евангелье: 'Бери, читай', и пробудился тем великий отец церкви Христовой — Августин.

«Жизнь — грешница несговорчивая, непокорливая, спорит даже со своею собственной волею, даже, когда эта воля святая. И не всегда умеет душа справиться с естеством своим, трезвиться, стать стражем своих тайных помыслов, следовать своему благоволению. Тут-то ей помочь и надо».

— «О, еслиб только дозволено мне стало помогать», воскликнул Светомир, «помогать отцу, стране моей, народу! Насиловать то я не буду; Господь не велит; тут у меня нет сомнений. Но, видимо, порою человек насилует, сам того не зная. Вот уж давно все хочу спросить тебя, отче:

«Никак уразуметь я не умею чем смертельно, непоправимо, непростительно согрешил Моисей при водах Меривы, столь тяжело провинился перед Господом, что Господь Своему избраннику-пророку греха до самой смерти его не отпустил? Ведь Сам Иогова приказал Моисею взять жезл, извести воду из скалы и напоить народ, который не пил много дней. Жезлом сим священным Моисей ударил по скале заместо того, чтобы в разговор с нею вступить — неужто сие уж такой тяжелый грех, что влечет за собою потерю обетования? До и скала вовсе даже и не обиделася и воду дала.

«А ведь было ране: Господь простил Моисею гнев его, когда он разбил священные скрижали; Господь простил Аарону кощунство с золотым тельцом. А вот при водах Меривы не столь уж страшного ослушания и насилия простить не захотел: Он приказал Аарону взойти на гору Ор и приложиться к народу своему.  Он привел Моисея на вершину горы Нево, показал ему землю обетованную, говоря: 'Умри и (482) приложись к народу твоему как умер Аарон. За то, что вы согрешили против Меня при водах Меривы. Перед собою ты увидишь землю, а не войдешь в ту землю.  За что? Как разуметь сие?»

Отвечал игумен Анастасий: «И то уж грешно, царевич, что Моисей приказом, волхву подобно, по скале ударил; то подобало жрецам египетским, но не подобало пророку Господню. Но грех сей, верно, отпустил бы ему Господь как многие другие грехи отпускал: горячо и нежно любил Он избранника Своего:

«Услышав однажды как Аарон и Мириам упрекали Моисея, Он им сказал: 'Слушайте слова Мои: если бывает у вас пророк, то Я ему открываюсь в видении, во сне говорю с ним. Но не так с рабом Моим Моисеем: устами к устам говорю Я с ним, и явно, а не в гаданиях образ' Господа он видит: как же вы не убоялись упрекать раба Моего Моисея?' И воспламенился гнев Господа на них, и Он отошел.