— Не то ты говоришь, старик, — сказал Конан. — Или мы с тобой говорим о разном. Я говорю не о том глупом представлении о хаосе, которое придумали себе атланты. Ничего подобного! Я имею в виду безличный хаос! Тот, что ни во что не оформлен и существует всегда. Ибо он внутри всякого порядка, внутри всякого закона.

— Извини, парень, — заявил Серзак, — но мне этого не понять… И вообще, я не понимаю, откуда в тебе это? Ты иногда ставишь меня в тупик. С виду ты прост, но подчас мне чудится в тебе что-то темное, чудится, что ты что-то скрываешь…

Глаза Конана уловили некое изменение в окружающем. Он остановился и завел факел за спину, чтобы убедиться в этом.

— В чем дело, я обидел тебя? — спросил Серзак.

— Мне кажется, я вижу впереди свет! — ответил киммериец.

Он не ошибся. На другой стороне туннель выходил в долину, усеянную серыми камнями. Голый, унылый пейзаж навевал тоску и сомнения в том, что в ближайшее время удастся найти еду и питье. Не было ни кустика, ни деревца, ни травинки. Ни животному, ни птице жить здесь было негде, разве что змеям и скорпионам.

Выход располагался почти на уровне долины. Серзак и Конан просто спрыгнули. Из-под ног Конана метнулась длинная маслянистая тень.

— Я же говорил, что мы выберемся! — заявил Серзак.

Восток окрасился кровью, как лицо невинного юноши, впервые посетившего бордель. Лунная медь потускнела. Розовые лучи, бьющие с востока, разгорелись, быстро превратившись в золотые, и на горы покатился рассвет, зажигая снежные вершины. Звезды одна за другой бледнели, растворяясь в небесной глуби.

17

Тысячу лет назад пограничная крепость Удахмабари была самым надежным оплотом цивилизации и культуры с западной стороны Вендийских гор. Но время не пощадило ее. Развалины Удахмабари издалека можно было принять за кучу камней, и лишь железные столбы ворот еще указывали на былое предназначение этих камней.

Горкан спешился, привязал коня к западному железному столбу и вошел в город. Прыгая по камням, он добрался до того места, где когда-то располагался веселый дом, жилище цветов, как принято было называть подобные заведения в прежнее время. Много дней и ночей посвятил Горкан цветам, орошая их своим потом и жизненной влагой, благо он знал секреты неиссякаемой силы и неувядающей страсти. Его любили все цветы Удахмабари, ни один, даже самый невзрачный, не обошел он своим вниманием.

Словно памятник веселому дому, на его месте, среди развалин цвели красные цветы. Горкан присел на обломок капители и сорвал один из цветков. Запах у него был удивительный. Смесь амбры, мускуса и миндаля.

Кругом вздымались останки башен, пронизанные трещинами, в которых уже давно поселился густой мрак. Окна остались только в подвалах и цокольных этажах, окна, словно провалы в преисподнюю, из которых исходил холод вечного мрака.

Мерзость запустения царила здесь.

Под ногами Горкана, словно скелет исполинской змеи, лежала толстая ржавая цепь, служившая раньше, насколько он помнил, для поддержания подвесного моста между домом цветом и питейным заведением. Над головой неслись серые, тягучие облака.

Раздавалось непрерывное шуршание, словно шепот пересыпающихся песчинок в часах. Горкан вслушивался, но все никак не мог понять происхождение звука. Серая тень мелькнула под ним. Он нечаянно сжал пальцы и смял цветок. Теперь цветок выглядел как чья-то загубленная душа. Горкан бросил его и снова увидел мелькнувшую тень.

Повинуясь внезапному импульсу, он вскочил на обломок капители.