Хамраев держал Гервасия Васильевича под руку и молча кивал головой.

Изредка он говорил:

- Осторожнее.

Или:

- Здесь ступенька…

- Давайте лучше обойдем арык…

Уже у самых ворот Гервасию Васильевичу показалось, что Хамраеву все это неинтересно, что весь этот разговор он воспринимает как болтовню нетрезвого старика и ждет не дождется, когда этот старик угомонится.

Гервасий Васильевич обиделся, замолчал на полуслове и устыдился себя до ярости. Он освободился от руки Хамраева и подчеркнуто холодно попрощался с ним. Хамраев удивленно пожал плечами, пожелал ему спокойной ночи и ушел.

Всю ночь Гервасию Васильевичу было плохо - болело сердце, мутило, а под утро разыгралась такая изжога, что Гервасий Васильевич стонал от отчаяния, слонялся в одних трусах по комнате и тщетно пытался вспомнить, где лежит пакетик с содой…

Спустя неделю Хамраев привел к Волкову моложавого человека в красивых сандалиях и белоснежной рубашке. Из рукавов короткого халата выглядывали тонкие темные руки с длинными пальцами и чуть синеватыми ногтями.

- Вот, - сказал Хамраев. - Знакомьтесь, Дима. Это Гали Кожамкулов. Герой Советского Союза. Единственный в нашем городе. И в то же время, заметьте, пропорционально населению, у нас Героев больше, чем в Москве. Здорово?

- Грандиозно! - улыбнулся Волков. - Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста.

Кожамкулов осторожно присел на стул. Он быстро оглядел палату узкими припухшими глазами и машинально вытянул из кармана сигареты. Потом посмотрел на Волкова и спрятал сигареты в карман.

- Напрасно, - с сожалением сказал Волков.

Кожамкулов вопросительно взглянул на Хамраева.

- Черт с вами, - сказал Хамраев. - Курите. Может быть, в табачном дыму легче снюхаетесь. Погодите, я только плотнее прикрою дверь и распахну окно.

Кожамкулов и Волков закурили, а Хамраев взялся просматривать новый номер «Иностранной литературы», утром принесенный Гервасием Васильевичем.

- Сами из Ленинграда? - с легким акцентом спросил Кожамкулов.

- В общем-то из Ленинграда, - ответил Волков.

- Почему «в общем»?

- Редко там бываю… - сказал Волков и подумал, что Кожамкулов, наверное, из тех людей, которые не терпят приблизительности и неопределенности. Таким людям все подавай в масштабе один к одному.

- Изумительный город, - томно сказал Хамраев.

- Был там? - спросил Кожамкулов.

- Был пару раз…

- А я жил там, - сказал Кожамкулов. - Два года и три месяца.

- Где?

- Басков переулок, семь, квартира одиннадцать. Комнату снимал.

- Гали Кожамкулович - начальник местного аэропорта, - пояснил Хамраев. - Он в Ленинграде в какой-то там авиашколе учился…

- Зачем «в какой-то»? - строго сказал Кожамкулов.- В Высшем училище Гражданского воздушного флота. На Литейном, знаешь? Около Центрального лектория.

- Знаю, - сказал Волков. - Я там жил напротив. До войны.

- Где кафе-автомат?

- Нет. За углом, на Семеновской.

- Где такая?

- Это по-старому Семеновская… На Белинского.

- Так и говори, - сказал Кожамкулов. - Знаю. Там у меня друг комнату снимал. А потом задолжал хозяйке за три месяца и женился на ней.

Волков и Хамраев засмеялись. Кожамкулов подождал, когда они перестанут смеяться, и со вздохом добавил:

- Очень красивая у него была хозяйка. Не так чтобы молодая, но красивая. Видная из себя женщина.

Хамраев посмотрел на часы и сказал:

- Вы уж меня простите, я вас оставлю на полчасика. У меня тут еще куча дел… И не курите много.

Когда за Хамраевым закрылась дверь, Кожамкулов пододвинул стул к кровати Волкова и спросил, глядя на него немигающими узкими глазами:

- Ты какую школу кончал?

- Чкаловское военно-авиационное училище…

- На чем летал?

- На «По-2»… «СБ» еще застал.