— Я вернусь сейчас, — сказал он соседу вместо ответа на его вопрос.

Тугунин поднялся на промежуточную лестничную площадку между этажами, встал там и закурил. Он простоял десять минут, пятнадцать, двадцать — она не появлялась.

«Ч-черт!.. Унизить испугался, — с насмешкой над собой подумалось ему. — А почему она, в самом деле, должна вообще прийти… Не придет».

Но все же он вынул еще одну сигарету и снова закурил. И когда уже докуривал ее, вверху раздались шаги. Он взглянул — это была она.

Она переоделась, была сейчас в легком темно-красном платье, закрывавшем колени, грудь открыта, и он, глядя, как она спускается к нему, улыбаясь ему недоуменной радостной улыбкой, заметил с удивлением — только сейчас, — что она, пожалуй, красива.

— Я виноват, — сказал он, беря ее руку в свою и тут же отпуская, чтобы не увидели коридорные ни с его, ни с ее этажей. — Я виноват, я поторопился — приглашение отменяется…

4

В дверь снова постучали. Постучали кулаком, изо всей силы, с властной, грубой требовательностью. Стучали уже в третий раз, каждый раз с интервалами минут в пятнадцать, и сейчас, показалось Тугунину, решили достучаться.

Он отбросил одеяло, вскочил, всунул ноги в брюки, застегнул наскоро пуговицу на поясе и повернул ключ в замке.

У номера, в белом чистом фартуке, стояла горничная.

— Чего не открываете, убираться же надо! — сказала она, делая движение оттеснить Тугунина и пройти в номер. В руках у нее было ведро со шваброй, на полу, у ног, стоял пылесос.

— Я сплю! — загораживая ей проход, чуть ли не по раздельности каждый звук, выговорил он. — Что вы рветесь? Высплюсь — тогда и убирайтесь!

Он захлопнул дверь, повернул ключ и, сняв брюки, снова лег.

— А я испугалась, — прижимаясь к нему, с коротким смешком сказала Юля. — Господи, думаю, ну все. Выселят еще. Или вдруг на работу сообщат.

Тугунин засмеялся, притискивая ее к себе и гладя плечо — кожа на теле у нее тоже была гладкая и чистая, у него крутилось в голове старое, затасканное слово — атласная.

— Ох уж трусиха. Если что, трояк коридорной в лапу — и все в порядке.

— Да? — спросила она, показалось ему, с некоторой обидой.

— Да, — ответил он.

— А откуда ты знаешь?

— Что знаю?

— Ну что трояк — и все в порядке?

Тугунин хмыкнул.

— Да это известное дело.

— Ты так уже делал, да?

— Нет, в книге прочитал. В книге ведь плохого не посоветуют?

— М-м… — с преувеличенностью простонала она, приподнялась и больно надавила ему кулаком на подбородок. — Гад такой. Умеешь соблазнять женщин.

Тугунин, снова довольно хмыкнув, вывернулся из-под ее кулачка.

— Собственница, — сказал он, — ух ты, какая собственница…

Юля легла, уютно умащиваясь плечом у него под мышкой, устраивая голову на его груди, — она моментально, с какой-то радостной простотой обвыклась с ним, вся распахнулась ему навстречу с щенячьей азартной доверчивостью, ошеломив Тугунина, и от совершившейся близости с ней его затопляло сейчас давно забытой, когда-то лишь в юности случавшейся, теперь, пожалуй, заново открывшейся ему плавящей, разнимающей душу нежностью.

— Ух ты, какая собственница… — повторил он, не давая ей окончательно устроиться у себя на груди, целуя ее влажным, скользящим поцелуем в шею, за ухом, в ямку у ключицы, и она тут же отозвалась: руками, животом, коленями — всем телом проникая, впаиваясь в него, и опять Тугунин испытал то, давно с ним не происходившее — исчезновение тела, бесплотные мгновенья слияния с чужой душой, растворившейся в нем и растворившей в себе его.