— Выбросил!.. — перейдя с крика на шепот, закрыла жена глаза, стиснула зубы и мотала головой из стороны в сторону. — Выбросил!.. А я старалась. Так я старалась… душу всю надрывала! Я так никогда теперь, может, не смогу больше… Муж называется…

Семен стоял перед нею и не знал, что говорить. Еще ему стыдно было перед людьми. Хотя и немного шло народу, но все же шли — огибали их, оглядывались на них, останавливались…

Потом жена стронулась с места. И ничего уже больше не говорила, ни слова, и, когда зашли в квартиру, повалилась, не раздеваясь, в постель.

Семен просидел ночь на кухне.

«Вот же ведь, а!..- — молотом колотилось в нем одно и то же. — Вот же ведь, а!..»

Под утро он уснул за столом, положив голову на руки, и проснулся оттого, что его дергал за рукав Васька:

— Папка! В школу уже пора и на работу тебе.

Они собирались втроем — в школу, на работу, в сад, — ходили, говорили, роняли, стучали, — жена не поднялась. Лежала, отвернувшись к стене, все так же в одежде, и не шелохнулась.

— Папка! А что с мамкой? — шепотом почему-то спрашивали то Васька, то Иришка.

— Да ничего, так, спит, видишь же, — весело отвечал Семен, а сердце у самого было тяжелое, как камень.

— А в одежде почему?

— Устала очень на работе вчера, спать так хотела.

— Так спать хотела? — вопросы у Васьки с Иришкой не иссякали.

День на работе Семен не работал, а маялся. Точил дорогой вал — едва не загнал в брак: целый миллиметр лишний собрался снимать, резец уже совсем подвел, хорошо, профорг подошел с ведомостью, отвлек, стал потом смотреть заново — ничего себе впорол бы брачок! На ползарплаты.

По дороге домой он завернул в свой бывший цех. Жена ходила вдоль разметочной плиты с ведром в руке, макала в него кисть, мазала поставленные на плиту детали белой краской — чтобы потом, когда краска высохнет, размечать их.

Семен постоял, постоял, глядя на нее издалека, и пошел обратно к выходу. Ну ладно, на смену поднялась, значит, не так уж плохо.

В дверях он столкнулся со знакомым стропалем Петькой Майна-вира.

— Чего это у тебя с женой-то? — спросил Майна-вира, когда поздоровались. — Второй день как блажная какая. Чуть ее сегодня деталью не шибануло. Крановщица сигналит, я ору — стоит что глухая. И лицом черная прямо.

Семен почувствовал, как откуда-то из глубины, откуда-то из живота будто, всплывает в нем вчерашняя ужасная мысль: а не рехнулась ли…

— Да так, неприятности у нас кой-какие, — пробормотал он в ответ Майне-вире. — Так, ничего особого…

— И чего, значит, вы хотите от меня? — с раздражением спросил врач.

— Да ну чего… ну, чтобы вы посмотрели ее.

— Ну, так приводите, в чем дело, я не понимаю.

— Нет, доктор, ну вы поймите… я не хочу, чтобы она знала… не должна она знать. Да и как… ну вот как я, не представляю, к психиатру, скажу, пойдем. Не пойдет она. Вы бы разве пошли, скажем?

Прием у врача закончился, врач сидел на стуле, расслабленно отвалившись на спинку, забросив ногу на ногу, и поигрывал пальцами по стопке «историй болезни» перед собой на столе.

— При чем здесь я! — с прежним раздражением воскликнул он, перестал перебирать пальцами и хлопнул по стопке карточек ладонью.