Именно сегодня, именно сегодня, крутилась в голове мысль, когда снова несся в такси, только солнце уже зашло и начал гаснуть закат. Именно сегодня, именно сегодня!..

Он не сразу сообразил, почему повторяет и повторяет про себя эту фразу, наконец до него дошло: именно сегодня, когда он решил: надо жениться!

В общежитии, на вахте внизу его не пропустили. Вахтерша пообещала вызвать через других студенток, еще сновавших вверх-вниз, и действительно, то одной студентке, то другой наказывала постучаться в такую-то комнату, сказать, что ждут, четверо студенток шли прямо на ее этаж, точно уж должны были стукнуться, — прошло полчаса, она не объявлялась.

— Ну, нет, значит, — сказала вахтерша.

Яблоков почувствовал: если сейчас не пропустит, он возьмет вахтершу, скрутит в бараний рог, засунет в ящик стола, за которым она сидит, и полетит наверх через пять ступеней.

— У себя она, я знаю, — сказал он, удерживаясь из последних уже сил.

— А, иди, сходи, — смилостивилась вахтерша. — Эти фуфалки бегают, и не постучались, поди, никто.

Дверь в комнату открыла сама она. Была в халате, с заплетенными уже на ночь в косу волосами, — вовсе и не думала она спускаться, не собиралась никуда.

— О-ой! — вскрикнула она испуганно, увидев его, и отступила назад, попыталась закрыть дверь.

Яблоков не дал ей сделать этого, открыл дверь, оттеснив ее в глубь комнаты, и сам тоже зашел внутрь. В комнате, он увидел, были еще две девушки, одна лежала в постели с книгой, другая сидела за столом с конспектами, и обе они глядели на него.

— Пойдем спустимся, — сказал Яблоков.

Она оглянулась на соседок. Спустится, понял Яблоков, не захочет при них.

— Сейчас, — сказала она, — минутку. Подожди в коридоре.

Сумерки на улице были уже совсем предночные, не синева уже, а серая-белесая темь.

Они обогнули общежитие и зашли во двор, пошли к темно громоздившемуся глухими, безоконными стенами зданию общежитского спортзала.

— Ну, красавица, — сказал Яблоков, останавливаясь и поворачиваясь к ней, — ты это что, красавица, ты меня что, как мальчика, бегать заставляешь?

Она стояла перед ним, смотрела с напряжением в сторону и кусала губы.

— Н-ну?! — повторил он, шагнул к ней ближе и взял за руку.

Она отшатнулась от него, будто он ее толкнул, и как-то странно выгнулась назад, вывернув вбок голову.

— Отпусти, — попросила она.

— Нет, ты скажи!

— Ну что сказать… — тем же просящим голосом выговорила она.

— То сказать! Что ты меня, как мальчика, бегать заставляешь?!

Она все выгибалась назад и все выворачивала вбок голову, он отпустил ее руку, и ее качнуло назад, еле удержалась на ногах.

— Н-ну?! — снова произнес он.

— Ты знаешь… — кусая губы и по-прежнему глядя в сторону от него, проговорила она, — я думаю… так будет лучше… я поняла… не надо нам больше. Все, не надо… я все, я не могу больше…

«Именно сегодня! Именно сегодня!» — опять полыхнуло в Яблокове.

— Что ты не можешь? — грубо спросил он.

— Ну вот все… ну все… что было… все, понимаешь?..

— Нет, — сказал Яблоков, двигая на щеках желваками, — не понимаю. Как это так: вдруг раз — и все? Что, кто-то замуж пообещал? Так и я тебя возьму.

— Нет, — сказала она, — нет, не в этом дело…

— Так а в чем, в чем? Объясни! Объясни — и тогда свободна, но объясни!

Она моляще покачала головой:

— Нет… ну, не надо!

— Нет, красавица, без этого не отпущу! Уж без этого-то не уйдешь, красавица!.