Расшевелившись, он увязался за Викой, которая пошла в сауну включать печку.

Как и накануне, Вика провела его по комнатам и показала особенности парилки. Чувствовалось, что она строилась трудно и обстоятельно, и что деревенское хозяйство поглощало не только ее деньги, но и все свободное время.

Когда экскурсия закончилась, Вика стала рассказывать, что в Германии не считается стыдным мужчинам и женщинам париться вместе, и как она парилась с мужиками, и выглядела совсем не хуже немок. Она похвалилась, что за ней ухаживали мужчины, и как ее поразило, что немцы, как женщины, бреют интимные места.

Электрическая печка удивительно быстро разогревала сырую парилку, и уже принялась за большую комнату, задуманную как предбанник, в которой они стояли и разговаривали. Комната была заставлена мягкой мебелью, причем диван был разложен, на нем лежали подушки, простыня и одеяло в пододеяльнике, как будто здесь еще недавно ночевали. Вдруг Иван Антонович поймал себя на мысли, что примеривается к женщине, как будто хочет повалить ее на диван, около которого они стояли, и что только запах сигарет от нее, и ее более крупные габариты останавливают его от этой глупой затеи.

Они вышли на улицу. В облаках, закрывших небо, проступали солнечные пятна. Постепенно теплело.

Он подождал, пока Вика перекурит и, радуясь про себя, что устоял от соблазна, рассказал ей о том, что любит слушать пение птичек на солнышке, и что зимы еще не было, а птички уже скоро начнут призывать весну. Вика посмеивалась и поддакивала. Иван Антонович вспомнил, что говорила Вика про свою молодую кожу и бритых немцев, и мысленно раздел ее, представив гладкие ноги, полные груди и, возможно, бритый лобок. Почему-то его заинтересовала мысль о том, что она бреется, как Тамара, боровшаяся таким образом с сединой. Он представил их срам за узкой дорожкой короткостриженых волос и укорил себя за грешные мысли. «Неужели мы сами и есть искуситель для других людей, – вспомнил он Женьку. – И нет, и никогда не было сатаны, а есть только наше желание обладать всем, чем только можем и в любую минуту, если только представится такая возможность». Еще он подумал о том, как его плотские фантазии похожи на молодые, которые вспомнились ему ночью. Конечно, они волновали его не так остро, как в юности, но все еще волновали и как будто специально уводили в сторону от простого ответа на вопрос, зачем ему жить. Он подумал, что нечто похожее было в его жизни уже несколько раз, – именно тогда, когда на него находила грусть, и он начинал думать о том, зачем жил и зачем ему жить дальше.

Пока их не было, Тамара приготовила легкий обед.

Унюхав запах супчика, Иван Антонович почувствовал себя голодным. Женщины от него не отставали, удивляясь неожиданному аппетиту и объясняя его деревенским воздухом. После супчика и бокала вина в компании установилась особенная атмосфера взаимопонимания. Раскрасневшиеся дамы расслабились, подобрели и беспричинно веселились.

Подхваченный общей благожелательной волной, Иван Антонович тоже разговорился, похваливая женщин и объясняясь им в своем исключительном к ним расположении. Мысль о том, что они будут вместе париться, возбуждала. От избытка чувств он даже поцеловался с супругой, чего давно не делал не только на людях, но и дома.

Вдоволь насмеявшись, женщины засобирались в баню, которая уже должна была протопиться.

Перед баней Иван Антонович притормозил, решив не смущать женщин и дать им спокойно раздеться.

Пережидая, он вдруг затосковал, вспомнив ночные подсказки, заставлявшие его меняться. Но одно дело было прислушиваться к ним во сне или в бреду, – наяву это казалось ему слишком сложным, и он убеждал себя, что ничего этого не нужно.