От обиды кровь с такой силой бросилась ему в лицо, что глазам стало горячо.
— А вы, барышня, кланяйтесь, когда вам кланяются, — сдержанно и внушительно сказал он.
Она ещё выше подняла голову, брови у неё сдвинулись. Плотно сжав губы, она смерила Илью глазами и не сказала ни слова. Гаврик тоже сердито взглянул на хозяина.
— Вы не к пьяным пришли, не к жуликам, — продолжал Лунёв, вздрагивая от напряжения, — вас встречают уважительно… и, как барышня образованная, вы должны ответить тем же…
— Не фордыбачь, Сонька, — вдруг сказал Гаврик примиряющим голосом и, подойдя к ней, встал рядом, взяв её за руку.
Наступило неловкое молчание. Илья и девушка смотрели друг на друга с вызовом и чего-то ждали. Маша тихонько отошла в угол. Павел тупо мигал глазами.
— Ну, говори, Сонька, — нетерпеливо сказал Гаврик. — Ты думаешь, они тебя обидеть хотят? — спросил он. И, неожиданно улыбнувшись, добавил: — Они — чудаки!
Сестра дёрнула его за руку и спросила Лунёва сухо и резко:
— Что вам от меня угодно?
— Ничего, только…
Но тут в голове его родилась хорошая, светлая мысль. Он шагнул к девушке и, как мог вежливо, заговорил:
— Позвольте вам предложить… видите ли, нас здесь — трое… люди тёмные, невежи… вы — человек образованный.
Он торопился изложить свою мысль и не мог. Его смущал прямой, строгий взгляд её глаз;, они как будто отталкивали его от себя. Илья опустил глаза и смущённо, с досадой пробормотал:
— Я не умею сразу это сказать… если время у вас есть… пройдите, присядьте…
И отступил перед нею.
— Постой тут, Гаврик, — сказала девушка и, оставив брата у двери, прошла в комнату. Лунёв толкнул к ней табурет. Она села. Павел ушёл в магазин, Маша пугливо жалась в углу около печи, а Лунёв неподвижно стоял в двух шагах пред девушкой и всё не мог начать разговора.
— Ну-с? — сказала она.
— Вот… в чём дело, — тяжело вздохнув, заговорил Илья. — Видите девушка, — не девушка, а замужняя… за стариком… Он её — тиранит… вся избитая, исщипанная убежала она… пришла ко мне… Вы, может, что худое думаете? Ничего нет…
Путаясь в словах, он сбивчиво говорил и двоился между желанием рассказать историю Маши и выложить пред девушкой свои мысли по поводу этой истории. Ему особенно хотелось передать слушательнице именно свои мысли. Она смотрела на него, и взгляд её становился мягче.
— Я понимаю, — остановила она его речь. — Вы не знаете, как поступить? Прежде всего надо к доктору… пусть он осмотрит… У меня есть знакомый доктор, — хотите, я её свезу? Гаврик, взгляни, сколько время? Одиннадцатый? Хорошо, это часы приема… Гаврик, позови извозчика… А вы — познакомьте меня с нею…
Но Илья не тронулся с места. Он не ожидал, что эта серьёзная, строгая девушка умеет говорить таким мягким голосом. Его изумило и лицо её: всегда гордое, теперь оно стало только озабоченным, и, хотя ноздри на нём раздулись ещё шире, в нём было что-то очень хорошее, простое, раньше не виданное Ильей. Он рассматривал девушку и молча, смущённо улыбался.
А она уже отвернулась от него, подошла к Маше и тихо говорила с нею:
— Вы не плачьте, голубчик, не бойтесь… Доктор — славный человек, он вас осмотрит и выдаст бумагу такую… только и всего! Я вас привезу сюда… Ну, милая, не плачьте же…
Она положила свои руки на плечи Маши и хотела привлечь её к себе.
— Ой… больно, — тихонько застонала Маша. |