Сидевший напротив него мужчина лет шестидесяти по внешнему виду напоминал ресторанного метрдотеля. Мягкие, плавные движения, неспешная речь, волосы каштанового цвета, которые он, конечно, подкрашивал, крупные черты лица. Леонид Дмитриевич Кудлин работал еще с отцом Рашковского и был знаком с их семьей уже больше тридцати пяти лет. Он помнил маленького Валентина, когда тот был еще подростком; помнил становление и взросление молодого Рашковского. Умирая, старый Давид поручил сыну всегда иметь рядом с собой Кудлина, который за столько лет действительно ни разу не подвел Валентина Давидовича. Более того, он всегда оказывался неизменно прав в любой сложной ситуации, которая возникала вокруг персоны Рашковского. Именно с подачи Кудлина Валентин Давидович в начале века отказался от контрольного пакета акций своего банка. Кудлин отчетливо видел, что наступали новые времена и необходимо было срочно перестраиваться. Другие, не сумевшие понять или разобраться, что именно произошло, проигрывали бесповоротно. Немногие, сумевшие осознать степень перемен, безусловно выигрывали.

Кудлин словно каким-то неведомым образом сумел подслушать разговор между уходящим президентом и его преемником, при котором последний пообещал в течение первых нескольких лет не трогать команду предшественника. Новый президент был из числа офицеров Комитета государственной безопасности. Он умел ждать, умел слушать и слышать, умел терпеливо выбирать подходящее время для смены команды. Собственно, все потом так и произошло. Даже руководитель администрации президента и премьер-министр не удержались в своих креслах. Новый президент обновил почти всю команду, расставив везде своих людей. В отличие от прежних, с которыми всегда можно было договориться за два или три процента, эти оказались упертыми державниками. Нет, они тоже зарабатывали миллионы, умело манипулировали своими должностными преференциями, отлично выстраивали новые схемы взаимодействия с финансовыми и правоохранительными органами. Но все понимали, что работа в команде требует определенных жертв и уступок, и охотно шли на подобные «издержки». Они не получали свои «откаты» и «проценты» так грубо, как это делалось в девяностые годы. Наоборот, теперь они умело манипулировали своим влиянием и положением, умножая собственные доходы, которые вырастали до неприличных для государственных чиновников размеров.

Кудлин предвидел подобное развитие еще в начале нулевых, понимая, что пришедшая на смену «либеральным демократам» команда, состоящая из «патриотов» и «державников», резко сменит ориентиры и не позволит существовать в стране параллельным центрам власти в виде крупных банкиров или олигархов, пытающихся руководить страной. Именно поэтому он не только сумел спасти состояние Рашковского, но и умело вывел из-под ударов свои собственные деньги, позволявшие причислить его к числу не самых бедных соотечественников.

Теперь, сидя в кабинете Рашковского, они негромко разговаривали. На столике стоял довольно большой скремблер, исключающий возможность прослушивания и записи их разговора. На всякий случай в кабинете работал еще и телевизор, включенный на достаточную громкость, чтобы заглушить их слова.

– Уже второй, – зло напомнил Рашковский. У него было породистое лицо, делавшее его похожим на киноартиста, и густые темные волосы, все еще не начавшие седеть.

– Да, второй, – спокойно подтвердил Кудлин, – но я не считаю, что мы должны с тобой так переживать из-за этого случая.

– По-моему, ты издеваешься, – нахмурился Рашковский.