В письме сообщалось, что секретный архив русской миссии в Берне хранится на руках вольнонаёмной служащей миссии и что мать одного из секретарей миссии проживает в Германии и имеет к указанному архиву доступ. Департамент сделал запрос в Берн, на который советник-посланник миссии в Швейцарии дал разъяснение. Согласно ему архив хранится в железном сейфе, ключи от которого на руках у 1-го секретаря миссии. В Германии же интернирована мать одного из внештатных сотрудников — она не успела выехать из страны. Анонимный донос, по мнению, советника-посланника, составлен «Бернским Комитетом помощи России», в котором работали одни евреи, и с ними миссия недавно порвала все отношения. Анонимы слышали звон, но не знали, где он.

Послы довольно часто конфликтовали с военными агентами. В большинстве случаев последние имели собственный взгляд на развитие событий, который шёл вразрез с точкой зрения «гражданских лиц». Так, в Токио военный агент Ванновский был буквально на ножах с послом Извольским из-за того, что посол очень спокойно смотрел на милитаризацию Японии и не видел в ней никакой угрозы для России. То же самое происходило в Берлине между умным и деятельным послом графом Павлом Андреевичем Шуваловым (1830–1908) и не менее талантливым военным агентом (1879–1886) князем Николаем Сергеевичем Долгоруким (1840–1913), по кличке «Ники». Они тоже по-разному воспринимали внешнюю политику Австро-Венгрии и пытались донести свою точку зрения до государя. В Сеуле между временным поверенным А И. Павловым и военным агентом фон Раабеном произошла дуэль, имевшая, правда, не деловую, а романтическую подоплёку.

В задачу царских послов часто входила задача наблюдения и присмотра за некоторыми вышедшими из-под контроля членами царской семьи, а также за другими одиозными личностями, наносящими вред престижу России. Так, послу в Вашингтоне Ю. П. Бахметьеву (1846–1928) пришлось иметь дело с укрывшимся в США известным проходимцем иеромонахом Илиодором. В частном письме от 11/24 сентября 1916 года своему товарищу в Петроград он писал: «Мы провели две довольно беспокойные недели по случаю появления Илиодора. Действуя сперва по указанию Министра, я было устроил и выкуп его "материала", и остановку публикаций, и отправку его в Россию, думал, что там он будет уже не зловреден и что его можно будет где-нибудь посадить на "покой", но новое решение всё изменило, и теперь мы можем ожидать всяческих возможных пакостей в газетах или даже на сцене!»

А монах-расстрига как будто издевался над российскими властями и пренебрегал всякими условностями, только бы насолить им как следует.

«Вы сами знаете, — продолжал жаловаться на свою горькую участь Бахметьев, — что здесь нет ни цензуры, ни административных порядков, ни даже обыкновенного приличия, и что всякий волен писать и изображать, что ему угодно». Далее посол предрекает, что пакости Илиодора превзойдут те, которые уже были вызваны в Штатах публикациями о похождениях Григория Распутина. «Эти, вероятно, будут ещё поколоритней, и нам останется только пожимать плечами и объяснять, что с шалым расстригой и его выдумками мы не можем иметь дела», — вздыхает посол. Чтобы не быть голословным, он прилагает к письму образчики колоритных выступлений Илиодора, помещённых в журнале «Метрополитен»: «И это ещё "приличный" журнал, принадлежащий элегантному Гарри П. Уитни», который дал себя уговорить послу и вернул рукопись Илиодора в русское посольство. А вот что напечатает Хёрстовская пресса, то это посол даже и представить не может!

Заканчивает Бахметьев своё письмо, тем не менее, оптимистично.