* * *

Прошли времена «достижений народного хозяйства». Дух отлетел. Сакральное пространство распалось. И на его руинах стало произрастать всё то, что кому-то вздумалось посадить. Перед гостиницей «Космос», вероятно, вспомнив о ее всеми забытом французском происхождении, поставили памятник генералу де Голлю. Почему де Голлю, а, скажем, не Вольтеру? Или Иосипу Броз Тито? Ведь строили эту гигантскую подкову нанятые французами югославские рабочие… Или космонавту Нейлу Армстронгу, наконец? Бог весть… Поставили — и ладно. Время абсурда — не время вопросов.

Так и стоит долговязый генерал-президент перед гостиницей, в которой никогда не жил, и, вытянув шею, смотрит в сторону Выставки, на которой никогда не бывал…

А над всем этим, словно хвост гигантской рептилии, изгибается бетонное русло, по которому с ревом несется апокалипсический поток…

Глава двадцать девятая.

Алексеевское

Словно желая ободрить путника после гнетущих впечатлений заброшенного храма коммунизма, на другой стороне дороги вдруг открывается прекрасная старинная церковь. Она гордо и даже несколько вызывающе стоит на возвышенности, открытая всем угрозам и безумствам мира сего.

Каким чудом она уцелела здесь, по соседству с богоборческими монументами, среди хрущевских слепорожденных близнецов?! Можно увидеть в этом игру случая, а можно — милость Божью.

Но как бы там ни было — перед нами Тихвинская церковь села Алексеевского, один из лучших храмов допетровской Москвы.

Трудно передать словами то сложное и отрадное чувство, которое испытываешь при виде старинного православного храма. Эти стены излучают не только красоту, но и надежду. Значит, не все еще потеряно, украдено, забыто… Вот что говорил об этом в начале XX века один из самых тонких ценителей русской старины Г. К. Лукомский.

«Большое счастье любоваться художественностью архитектуры прежних времен, ощущать всю необходимость ее в укладе нашей жизни; радостно увидеть волшебно выделяющиеся на темном фоне усыпанного звездами неба стройные силуэты колоколен, приземистые шатры звонниц, мерцающие золотом главы, белеющие колонны портиков и арки стареньких крылечек…

…Бывают, конечно, моменты, когда и в наше время с особенной силой можно почувствовать необходимость этой красоты строительства. И мы знаем об этой необходимости, мы не можем себе представить, что было бы, если бы от нас отняли всю эту, созданную веками и предшественниками, строительную красоту, но мы бессознательно, и потому неблагодарно пользуемся, однако, ею и при том мы не создаем ничего приближающегося по художественной ценности к образцам старины, да едва ли и будем в состоянии когда-нибудь создать что-либо подобное.

В повседневной жизни мы начинаем уже терять и это чувство необходимости художественного зодчества. Мы относимся всё равнодушнее и к ново-воздвигаемому и к порче старинного. И вот мы застраиваем, надстраиваем, совсем рушим образцы огромной ценности и красоты и воздвигаем полные кошмарного безвкусия новые здания» (103, 11—13).

* * *

Как и подобает древнему храму, Тихвинская церковь окружена аурой исторических воспоминаний.

Издавна здесь, среди густого леса, на высоком берегу речки Копытовки стояло село Копытово. В 1621 году оно было пожаловано князю Дмитрию Тимофеевичу Трубецкому. Потомок литовского князя Ольгерда и сын московского боярина, Трубецкой был одним из главных деятелей Смутного времени. В 1610—1612 годах ему подчинялись отряды казаков, стоявшие к югу от Москву.

Это был отважный и быстрый, но коварный и честолюбивый воевода. Вместе с Прокопием Ляпуновым и Иваном Заруцким он возглавлял первое (неудачное) выступление против поляков в Москве весной 1611 года.