Верстовые столбы стояли и по берегам Волги, «главной дороги России», указывая расстояние от устья реки. Вдоль реки тянулся так называемый «бичевник» — примыкающая к воде полоса берега шириной в 10 саженей, которую разрешалось использовать только для нужд судоходства. Здесь шли бурлаки, прицепив свои лямки к толстой веревке («бичеве»), конец которой был закреплен за мачту судна.

Глава двадцать вторая.

Дорожные разговоры

О чем говорили путники в экипажах, пробиравшихся днем и ночью по бесконечным русским дорогам? Одной из вечных тем разговоров было, конечно, сравнение наших дорог с иностранными. Вот как рассуждал на эту тему бывалый путешественник князь П. А. Вяземский.

«Что за прелесть английская езда! Катишься по дороге, как по бархату, не зацепишься за камушек. Колес и не слыхать. Дорожную четырехместную карету, в которой покойно сидят шесть человек, везет пара лошадей, но зато каких! Около 35 верст проезжаешь в два часа с половиной. У нас ездят скорее, но часто позднее доезжаешь до места. Здесь минута в минуту приезжаешь в известный час. Здесь на деле сбывается пословица: тише едешь, дальше будешь. К тому же нет мучительства для лошадей. Не слыхать кучерского ругательства и голоса. Бичом своим он лошадей не погоняет, лошади пользуются также личными и гражданскими правами. Огромная машина словно катит сама собою» (28, 101).

Нередко в почтовой карете собиралась пестрая компания бывалых людей, склонных к общению. Особую остроту добавляло участие в беседе какого-нибудь заезжего иностранца, любопытного до русских историй. Вот как вспоминал об этом английский офицер Джеймс Александер, ехавший из Петербурга в Москву летом 1829 года.

«Я мог разговаривать со своими спутниками только по-русски и, хотя мои ошибки доставляли им немало веселых минут, получил хорошую практику в языке. Чиновник захватил в дорогу бутылку мадеры и хлеб, он ужасно рассердился, когда в трактире на первой же станции ему не смогли предоставить штопор, чтобы открыть вино. Полковник рассказывал длинные истории о своем участии во французской и германской кампаниях, остальные путешественники, как правило, спали. Купцы, сидящие сзади, на каждой станции выбивали друг у друга пыль из кафтанов березовыми вениками, взятыми в дорогу» (6, 95).

Впрочем, сдержанного англичанина вскоре стала раздражать склонность русских к дорожным разговорам и душевным излияниям.

«Я закончу эту главу перечислением тех вопросов, которые постоянно задают мне люди, встречающиеся по дороге. Русские, без сомнения, самая любопытная нация, просто поражает их желание совать нос в чужие дела. Если же вы даете уклончивый ответ, вас сразу начинают в чем-то подозревать. Поэтому я всегда правдиво отвечал на вопросы, которые мне задавали. К примеру, ко мне подходит один офицер, снимает с головы фуражку и приветствует меня:

— Здравствуй, брат.

— Слава Богу, здоров.

— Откуда приехал?

— Из Москвы.

— Куда едете?

— Обратно туда.

— В каком вы чине?

— Поручик улан.

— Как ваша фамилия?

— Александер.

— Вы шутите.

— Нет, это шотландская фамилия.

— Какое дело имеете?

— Видеть редкости.

— Долго ли пробудете?

— Покуда понравится.

— Приехали морем или сухим путем?

— То и другое.

— Вы женаты?

— Имею намерение.

— Желаю вам повеселиться.

— Благодарю, до свидания» (6, 149).

Назойливость и бесцеремонность случайных попутчиков заставляли не склонных к пустым разговорам путешественников защищаться при помощи книги.