Далее путников подстерегал шторм, который мог настичь корабль с паломниками на любом этапе их морского пути. Троицкий дьякон Зосима, направлявшийся в Константинополь, сел на корабль в устье Днестра. «И наняхом себе корабль, поидохом на морие и быхом на морие 3 недель. Едва с нужею доидохом устья цареградскаго, тогда бываетфутрина (сильный ветер. — Н. Б.) великая и валове страшнии пред Филиповым заговеньем (14 ноября. — Н. Б.)» (107, ЗП).

В Эгейском море и у побережья Малой Азии бесчинствовали пираты. Они нападали на торговые корабли, перевозившие паломников, и грабили их до последней рубашки. Жертвой пиратов стал игумен Даниил на обратном пути из Святой земли. Троицкий дьякон Зосима, возвращаясь из Святой земли, также испытал на себе насилие флибустьеров. «И на среди пути найде на нас корабль каталански (поднявшие мятеж каталонские наемники, нанятые византийским императором для войны с турками. — Н. Б.), разбоиници и разбиша наш корабль пушками и въскакаша на наш корабль, аки звери дивии. И разсекоша нашего корабленика на части и ввергоша в море и взяше, яже в нашем корабли. Мене жъ убогаго удариша копейным ратовищем в груди и глаголющее ми: калугере, поне дуката кърса, еже зовется деньга золотая. Аз же заклинахся Богом вышним, что нет у мене. Они же взяша мшелец мои весь, мене же убогаго во едином сукманце оставиша. И скачющи по кораблю, аки звери диви, блистающи копии своими и мечи и саблями и топоры широкими немецкими. Мню аз грешный Зосима, яко въздуху устрашитися от них. Паки взыдоша на свои корабль и отидоша в море. Мы же пристахом ко острову Митилину. Ту быхомь не мало дни и оттоле поидохомь в Костянтин град» (107, 307).

Но главной опасностью были всё же не пираты, а грабившие и убивавшие беззащитных паломников кочевники-арабы, жившие в окрестностях Иерусалима. Игумен Даниил говорит, что не смог посетить место, где стоял библейский город Содом, «боязни ради поганых» (131, 74). Такие же переживания испытал он и во многих других местах за пределами города.

Три века спустя в тех же самых местах нападения арабов опасался и дьякон Зосима. От побережья он с большим риском добрался до Иерусалима «злых ради арапов». Отправившись к реке Иордан, он всё же не избежал опасного приключения. «И поидох възле Мертвое море и наидоша на ны злые арапове и возложиша на мя раны доволно и оставиша мя вь полумертва, отидоша въсвояси» (107, 301, 305).

* * *

По мере распространения христианства на Руси возрастало и стремление к поклонению собственным, русским святым местам. В отличие от далекого паломничества в Палестину (в знак которого приносили пальмовую ветвь, давшую название самому явлению) путешествие к святым местам Руси скорее можно называть богомольем.

Средоточием русского благочестия был Киев. Здесь, в Десятинной церкви, находилась гробница «крестителя Руси» Владимира Святого. А на горе возвышалась многоглавая киевская София — кафедральный собор главы Русской церкви митрополита Киевского.

Древнейшим центром русского богомолья был Вышгород, небольшой городок близ Киева, где находился храм Святых Бориса и Глеба и хранились их нетленные мощи. Огромный каменный храм Бориса и Глеба был освящен 1 мая 1115 года.

Привлекал паломников и Киево-Печерский монастырь, основатели которого иноки Антоний и Феодосии уже в XII веке почитались как святые.

Очень рано был причислен к лику святых погибший от рук язычников ростовский епископ Леонтий (1071). Его гробница в Успенском соборе в Ростове также стала местом притяжения для многих богомольцев.

В период политической раздробленности (1132 — конец XV века) каждая земля и каждое княжество чтили собственных святых. Общерусское значение имел только культ киевских святых. Однако по мере возвышения Москвы ее святые — митрополиты Петр и Алексей, игумен Сергий Радонежский — получают признание по всей стране.