Действительно, странник, он же заключенный, он же надзиратель, высокий чин ОПТУ, писатель или ответственный совработник, оказываясь на Соловках, перейдя окоём, совершенно утрачивал ощущение реальности, устойчивости и в смысле физическом, и в смысле ментальном, когда он более не принадлежал себе.

Не имея сил противостоять воплощенному пусть и в безумстве чекистов злу, обитатель «новых Соловков» более не был привязан к тверди, отныне имея возможность опираться лишь на символы, рожденные болезненным и помраченным воображением, что блуждало в лабиринтах подсознательного.

В каменных лабиринтах, сохранившихся на Большом Заяцком острове...

Кстати, интересная деталь — лабиринт, существующий ныне на Большом Соловецком острове в районе Кислой губы, был сложен заключенными СЛОНа.

Может быть, это был подспудный поиск выхода в состоянии одержимости, когда жизнь уже не имеет цены? Вопрос, на который мы не узнает ответ...

Массовый психоз, которому в 20—30-х годах оказалось подвержено население не только Советской России, но и ряда европейских стран, на Соловках обрел особое наполнение. Это была не только эпидемия клинической истерии, о которой именно в это время в своей работе «Внушение и его роль в общественной жизни» писал великий русский физиолог, психиатр и психолог В. М. Бехтерев (1857—1927), но и впадение в бесоодержимость и звероподобие, вхождение в контакт и собеседование с изнанкой человеческого облика, его многочисленными и неуловимыми личинами.

Достаточно вспомнить сейды на Кузовах, которые, уходя на Соловецкие острова, воздвигали древние саамы, чтобы сохранить в них часть своей души, дабы на «Острове мертвых» она не была исхищена демонами и погублена при этом безвозвратно.

В жизнеописаниях преподобных Савватия, Зосимы и Германа Соловецких, а также святителя Филиппа (Колычева) мы неоднократно встречаем (эти примеры мы уже разобрали в предыдущих главах книги) описание духовной брани подвижников с «началозлобными демонами», которые строят козни против всякого человека, оказавшегося на острове. Ярость враждебных сил велика, и единственным оружием в такой битве, которая порой заканчивается трагедией, становится молитва «живого мертвеца» (монаха), который умер для мира, но молится за него.

Глубокое мистическое взаимодействие между островом и дерзнувшим поселиться на нем предполагает постоянное нахождение человека (островитянина) на грани между добром и злом, благодатью и грехом, жизнью и смертью. Можно утверждать, что соловецкое монашество своим жертвенным служением на протяжении многих столетий (мы говорим, разумеется, о духовном подвиге и иноческой жертве) оживляет это поле постоянной битвы, указывая путь к спасению в брани с одержимостью, в сече с беснованием, в этой неистовой пляске, где человек уже давно не принадлежит себе и уже давно заблудился в каменном лабиринте.

В своей книге «Погружение во тьму» О. В. Волков оставил пронзительные воспоминания о тех немногих островитянах, которые сохранили или пытались сохранить верность традициям преподобных Савватия, Зосимы и Германа. Их тайные собрания чем-то напоминали молитвенные подвиги святых подвижников у подножия Секирной горы в дремучем Соловецком лесу, где обитали «нечистые духи, скрежеща зубами, обращались одни в змей, другие — в различных зверей и гадов, и ящериц, и скорпионов, и всяких пресмыкающихся по земле... отверзали зев, желая поглотить... рыча, как будто готовые растерзать».

Читаем в книге «Погружение во тьму»:

«...Вспоминались тайные службы, совершавшиеся в Соловецком лагере погибшим позже священником...

То был период, когда духовных лиц обряжали в лагерные бушлаты, насильно стригли и брили.