Но она была неподвижна. Вся ее плоть омертвела. Губы были холодны, словно ее кровь и сердце превратились в лед.

Он нещадно сдавил ее — зачем она отказывалась от него? — словно хотел сломать ей спину, наконец—то наказать ее в полной мере. Он был достаточно силен; он мог сделать это. Ощупывая ей спину, он пытался найти место, где она почувствует боль.

Краешком глаза он заметил неожиданное движение. Териза повернула голову в ту сторону, словно знала, что это означает.

Он не раздумывая заглянул в зеркало.

В зеркале было движение, но это не было движение армий. Само изображение двигалось, менялось…

Пока он смотрел, картинка в зеркале превратилась в большую комнату с каменным полом, с кроватью и инструментами для наслаждения, залитую солнечным светом.

В центре, глядя на Эремиса, стоял высокий мужчина с чересчур большим носом, слишком отодвинутыми к ушам скулами, слишком высоко открывающим лоб прядями черных волос. Несмотря на обычную язвительность и ум, глаза мужчины были широко раскрыты и полны изумления.

Его руки удерживали почти раздетую женщину. Ее тело бессильно обвисло, словно последние силы покинули ее. Но ее глаза…

Они больше не были пустыми. Она зашла чересчур далеко внутрь себя и обнаружила там источник неиссякаемой силы. Казалось, ее глаза излучали тьму, которая окутывала его, словно вакуум, засасывающая его черная пустота.

Он видел ее и себя; это было его собственное изображение в плоском зеркале, великолепного качества, и оно потрясло его, словно откровение, словно теперь ему больше ничего и не надо было знать. Позвольте мне показать, что я умею.

Последнее, что он почувствовал, прежде чем разум покинул его, это полное ошеломление.

52. Больше никаких сражений

Териза пробыла в застывших объятиях Мастера Эремиса долго.

В какой—то миг ей показалось, что она чувствует под ногами дрожь: дрожали сами камни. Но все это исчезло, прежде чем она обратила на это внимание.

Тем не менее, попытка задуматься помогла ей вернуться.

Сейчас она вспомнила кое—что еще, в чем не могла ошибиться — мелодичное пение рогов.

Она ясно слышала их, они гудели прямо в ее сердце; музыка охоты, смелая зовущая музыка; призыв рисковать и наслаждаться красотой. Хотя звук не проходил сквозь зеркала, рога, казалось, звучали громче всякий раз, как она смотрела на короля Джойса, бушующего в битве; она слышала звуки рогов столь же ясно, как видела сражение. Звуки поднимали ее ввысь…

Воспоминание о них помогло полностью прийти в себя.

Пора идти.

Она не знала, что произошло с Артагелем и Джерадином, но не боялась… пока. Гарт остановил бы Джерадина, если бы смог. И Мастер Гилбур атаковал бы короля Джойса с помощью Воплотимого, если бы смог. Раз Гилбур ничего не сделал — если не считать дрожания пола, — Джерадин и Артагель, должно быть, живы. Она хотела видеть их, всех трех братьев. Хотела ощутить объятия Джерадина, посмотреть в лицо Артагелю и узнать, как там Найл.

Она еще раз посмотрела в свое изображение, чтобы успокоиться—И ослабила связь с зеркалом, позволяя ему вернуться к изначальному изображению.

После этого принялась выбираться из объятий Эремиса.

Он был твердым как камень, все еще возбужденным, напряженным; каждая частичка его тела окаменела от неудовлетворенных амбиций и тщетных усилий. Тем не менее, так как он не мог реагировать на ее усилия, то не смог и сдержать ее.

Через мгновение Териза была свободна.

Он по—прежнему стоял так, словно она навсегда принадлежала ему — словно он на мгновение отвернул голову от ее поцелуев, чтобы мельком взглянуть на зеркало, прежде чем продолжить наслаждаться их объятиями.