Лиля. Поднимешься на четвертый этаж. Квартира двести пятнадцатая.

Андрей (запоминая). Двести пятнадцатая… (Берет книгу. И мчится к дальнему подъезду.)

Лиля (глядя вслед). Он у меня побегает!

Квартира Тараскиных. Из коридора раздается звонок. Людмила Васильевна идет открывать. Возвращается с немолодой, но молодящейся женщиной в домашнем халате, с журналами в руках. Это соседка Верочка. Она оглядывается по сторонам. Говорит быстро, словно боится, что ее прервут.

Верочка. У вас никого? Я — на минуту! Людочка, милая… (Протягивает журналы.) Возвращаю с благодарностью, не знающей границ и пределов! Прочитал весь наш отдел. И несколько человек из другого отдела. Я думала забежать попозже, когда вы отдохнете. Но услышала, что вы уже четыре раза выходили на площадку. И вот решила… А что с глазами? Что с глазами?! Почему такие тревожные? Один мудрец сказал: «Зачем искать покоя на стороне, если его нет в нас самих!» О чем вы, родная?

Людмила Васильевна. Андрея нет.

Верочка. Ну и что? Моего Лелика тоже нет. Он на Дальнем Востоке.

Людмила Васильевна. Если на Дальнем, это спокойнее. А если убежал, не пообедав… После того случая мне все время мерещится…

Верочка. А мед вы принимаете?

Людмила Васильевна. Мед?

Верочка. Ну, конечно! Три ложки меда в день, разбавленные теплой водой, — и нервы просто умирают! Их нет… Вы слышите? Их нет!

Людмила Васильевна. Вы добрая, Верочка. И поймете! После того случая…

Верочка. Сядьте на диван. И расскажите мне еще раз о том случае. Надо разрядиться — и станет легче. Вы слышали, что полезно бить посуду? Когда волнуешься… Разобьешь тарелку — и нервов нет. Просто нет! Сядьте… И, так сказать, разбейте тарелку. (После паузы.) Я знаю, что с мужем своим вы были знакомы еще до войны.

Людмила Васильевна. До войны он успел только покатать меня раза три на велосипеде. Сажал на раму и гнал так, что я от страха сжималась. А после, когда уж мы были вместе, он так же безрассудно гонял на мотоцикле. Всегда кого-нибудь «подбрасывал», подвозил. Я ненавидела этот мотоцикл! А он говорил мне: «Всю жизнь буду возить тебя в коляске. Как маленькую!» В коляске я была и в тот день. Из-за поворота выскочил самосвал… До сих пор помню, как грохотал пустой кузов. Он должен был наскочить на коляску, но муж развернулся и подставил себя. Потом, в больнице, он шепнул мне: «Для Андрюши-то мать важнее…»

Верочка. Только не плачьте. (Обнимает ее.)

Людмила Васильевна. Брат Володя (кивает на портрет веселого юноши) писал с фронта: «Если мы через это пройдем и останемся… Нам тогда уже ничего на свете не будет страшно». Муж прошел «через это». И вот… в летний, солнечный день…

Верочка. Вы знаете, что сказал один мудрец? «Самое большое счастье, данное человеку, — забывать то, что было, и не знать того, что будет!» Представляете, если бы мы заранее знали о дне своей кончины? Мы бы только и делали, что спасались от него!

Людмила Васильевна. Но это забыть невозможно.

Верочка. Знаете, что сказал один мудрец? «О возрасте не надо помнить, но и не следует забывать!» Так и тут. Пусть его образ живет где-то глубоко. Но в то же время не следует… Вы поняли? Я побежала! (Задерживается.) Андрей не обедал?

Людмила Васильевна. Нет.

Верочка. Значит, он сыт. Все замечательно! (Уходит. Потом возвращается.) Людочка, а не можете ли вы принести три последних номера «Иностранной литературы»? Все завидуют, что у меня соседка — библиотекарша!

Людмила Васильевна. Если они не на руках, принесу.

Верочка. Спасибо, не знающее границ и пределов! (Убегает. Возвращается.) А мед надо разводить в столовой ложке.